Ада, или Радости страсти
Шрифт:
Несообразное «дитя» здесь подлинное, а до «слона» я додумался сам.
– Да что ты! – хохотнула Ада.
– Наш великий Коппе, безусловно, ужасен, – сказал Ван, – но и у него есть один чарующий стишок, который присутствующая здесь Ада де Гранфиф несколько раз с переменным успехом перепирала на английский.
– Будет тебе, Ван! – с непривычной игривостью прервала его Ада и зачерпнула в горсть соленого миндаля.
– Нет-нет, послушаем! – воскликнул Демон, беря из ее ладони орешек.
Складная перекличка соразмерных движений, бесхитростная оживленность вновь встретившихся членов семьи, никогда не схлестывающиеся нити марионеток – все это проще описать, чем представить.
– Если пародировать почтенные приемы повествования дозволено лишь самым великим и негуманным художникам, – сказал Ван, – то простить переложение блестящих стихов можно только близкому родственнику. Позвольте же мне предварить опыт кузины – чьей бы кузиной она ни была – пушкинской строкой, хотя бы для пущего шика…
– Для пущего шипа! – воскликнула Ада. – Любое переложение, даже мое, сродни попыткам заменить подлесник змеевидным кирказоном: в итоге у нас на руках остается какой-нибудь жалкий целовник.
– Какового для моих скромных нужд и нужд моих скромных друзей более чем хватает, – вставил Демон.
– Итак, – продолжал Ван (оставляя втуне аналогию, сочтенную им неприличной, поскольку древним обитателям ладорской округи бедное растение представлялось не столько средством, целительным для укушенных гадом, сколько символом девичьей легкости на передок; ну да ладно). – Стихи на случай сохранились. Я их имею. Вот они: «Leur chute est lente» – мы с ними сжились…
– Я-то уж во всяком случае, – перебил его Демон:
Leur chute est lente. On peut les suivreDu regard en reconnaissantLe ch^ene `a sa feuille de cuivreL’'erable `a sa feuille de sang.Роскошная вещь!
– Да, то был Коппе, а теперь кузина, – сказал Ван и продекламировал:
Their fall is gentle. The leavesdropperCan follow each of them and knowThe oak tree by its leaf of copper,The maple by its blood-red glow. [134]134
«Они падают медленно, и чающий движения листьев / может проследить за каждым из них, узнавая / дуб по его медному листу / и клен по кроваво-красному тлению» (англ.).
– Брр! – отозвалась переводчица.
– Ничего не «брр»! – вскричал Демон. – Девочка моя, твой «leavesdropper» – это великолепная находка.
Он притянул свою девочку к себе, она присела на подлокотник Klubsessel’а, а он присосался крупными влажными губами к ее заалевшему под густыми черными прядями уху. Вана пронзила дрожь наслаждения.
Подоспел выход Марины, и она произвела его в великолепной игре света и тени: усыпанное блестками платье, лицо в чуть размытом фокусе, столь любимом звездами в пышном расцвете лет, раскрытые для объятья руки и Джоунз за спиной – он нес два шандала и, стараясь не нарушать декорума, легонько отбрыкивался ногами от коричневатого, егозившего в тени клубка.
– Марина! – с нарочитым энтузиазмом возгласил Демон и, похлопывая ее по ладони, присел рядом с нею на канапе.
Размеренно отдуваясь, Джоунз поставил на низкий комодик с мерцающими напитками один из двух прекрасных, обвитых драконами подсвечников и направился было с его парой туда, где Марина с Демоном завершали обмен предварительными любезностями, но Марина поспешила указать ему на тумбу близ полосатой рыбки. Отдуваясь, он задвинул шторы, ибо ничего, кроме живописных развалин, не осталось от дня за окном. Джоунз был в усадьбе человеком новым – очень дельным, важным и неспешным, хоть и потребовалось время, чтобы все привыкли к его посапыванью и повадкам. Несколько лет спустя он оказал мне услугу, которой я никогда не забуду.
– Это jeune fille fatale, [135] светлая, щемящая красота, – доверительно объяснял Демон своей прежней любовнице, нимало не любопытствуя, слышит ли эти слова (слышит) предмет его восхвалений, – Ада в противоположном конце гостиной помогала Вану ловить пса, несколько слишком выставляя при этом ногу. Наш давний приятель, взволнованный встречей не меньше прочих членов семьи, приковылял по пятам за Мариной, сжимая в радостной пасти старый, отороченный горностаевым мехом шлепанец. Последний принадлежал Бланш, получившей приказ отвести Така к себе, но, как всегда, не позаботившейся надежно его запереть. Обоих детей пробирал холодок d'ej`a-vu [136] (в сущности говоря, двоекратного, если взирать на него из художественного далека).
135
Роковая девушка (фр.).
136
Парамнезия, или ложная память, психиатрический термин; дословно: «уже виденное» (фр.).
– Пожалста, без глупостей, особенно devant les gens, – сказала чрезвычайно польщенная Марина (выговаривая последнее «s» совсем как ее великосветские дамы) и, дождавшись, пока неторопливый слуга, пожевывая рыбьим ртом, унесет задравшего к потолку лапы и выкатившего грудь Така вместе с его жалкой игрушкой, продолжала: – Но и то сказать, в сравнении с соседскими дочерьми – с той же Грейс Эрмининой или с Кордулой де Прей – Ада у нас ни дать ни взять тургеневская девушка, а то и девица из Джейн Остин.
– Вообще-то я – Фанни Прайс, – вставила Ада.
– В сцене на лестнице, – прибавил Ван.
– Не будем обращать внимания на их шуточки, – сказала Демону Марина. – Я никогда не могла разобраться в их играх и маленьких тайнах. Впрочем, мадемуазель Ларивьер написала чудный сценарий об удивительных детях, совершающих странные поступки в старинных парках, – только не позволяй ей распространяться сегодня о ее литературных успехах, иначе она нам весь вечер испортит.
– Надеюсь, твой муж не слишком задержится, – сказал Демон. – Сама знаешь, после восьми по летнему времени он всегда не в своей тарелке. Кстати, как Люсетта?
В этот миг Бутеллен величаво распахнул обе створки дверей, и Демон подставил Марине свернутую калачиком (in the form of a Russian crescent loaf [137] ) руку. Ван, на которого в присутствии отца порою накатывало прискорбное озорство, вознамерился подобным же манером ввести в столовую Аду, но та с родственной sans-g^ene, [138] каковую вряд ли одобрила бы Фанни Прайс, шлепнула его по руке.
Еще один Прайс, типичный, чересчур типичный старый слуга, которого Марина (и Г. А. Вронский в пору их краткого романа) невесть почему называла Грибом, поместил во главе стола ониксовую пепельницу – Демон любил подымить между переменами блюд, сказывались русские предки. Боковой столик был, тоже на русский манер, заставлен красными, черными, серыми, бланжевыми закусочками – салфеточную икру отделяла от свежей телесная тучность соленых грибков, подберезовиков и белых, розовость копченого лосося спорила с багрянцем вестфальской ветчины. На отдельном подносе мерцали разнообразные водочки. Французскую кухню представляли chaudfroids и foie gras. [139] В темной неподвижной листве за раскрытым окном с грозной поспешностью стрекотали сверчки.
137
В форме русского рогалика (англ.).
138
Бесцеремонность (фр.).
139
Заливное из дичи, паштет из гусиной печенки (фр.).