Адаптация совести
Шрифт:
— Рано или поздно вы бы все равно их сделали, — убежденно ответил Дронго, — и вас бы все равно вычислили — с моей помощью или без меня.
— Без вас было бы гораздо сложнее, — возразил Баратов. — А теперь все в порядке: я сижу в тюрьме, а вы гуляете где-то в Европе… Кажется, вы отдыхали со своей семьей в Италии? Я не ошибся?
Это была угроза. Вызов. Дронго заставил себя не дернуться при этих словах, не показать тревоги или испуга. Даже сумел усмехнуться, буквально выдавливая из себя улыбку. Здесь очень важно не переигрывать, но и не давать себя запугать.
— У
В соседней комнате негромко выругался Резунов.
— Нужно будет установить наблюдение за семьей Дронго, — предложил Тублин. — Откуда он узнал?
— Он получал сведения из Интернета, — пояснил Резунов, — видимо, готовился заранее, еще до своего ареста.
И словно услышав его, Баратов ответил:
— Конечно, есть. С тех пор как я узнал о том, что за моей головой охотится лучший охотник мира, сам эксперт Дронго. Кстати, почему Дронго? Что за непонятная кличка? Нужно было стать Бондом, Холмсом, Пуаро или Мегрэ. А то такая неопределенность — название какой-то птицы.
— Мне нравится эта птичка, — возразил Дронго, — никого не боится и умеет имитировать голоса других птиц. Что-то в ней есть особенное.
— Вы тоже никого не боитесь, — живо поинтересовался Баратов, — поэтому прячете свою семью в Италии?
— Это вы узнали из Интернета?
— Мне нужно было понять ваше мышление. Вы ведь пытались понять мое. Узнав о том, что вы прячете свою семью в другой стране и не позволяете им быть рядом с вами, я начал понимать ваш характер и логику вашего поведения. Это самоотречение дает вам возможность независимого существования, позволяет действовать без оглядки на своих близких, чтобы не подставлять их под месть ваших оппонентов. Ясно, что ваши расследования не могут понравиться всем, особенно тем, против кого они направлены.
— Вы позвали меня только для того, чтобы сообщить мне об этом? — поинтересовался Дронго.
— Нет, — возразил Баратов, — просто хотел, чтобы вы приняли мою информацию к сведению. Вы ведь прекрасно осознаете, что я волк-одиночка, у меня нет и не может быть подручных или пособников. Это просто исключено. Любить женщин я предпочитал в одиночку. Мне никогда не нравились групповые забавы: делить свою женщину с кем-то еще против моих убеждений.
— Сволочь, — яростно произнес Резунов, — эти убийства он называет «любовью к женщинам».
— В его понимании это было своебразное чувство любви, — меланхолично заметил Гуртуев, — ведь он выбирал из множества женщин именно тех, кто ему больше всего нравился.
— Это его оправдывает? — спросил Тублин.
— Это объясняет его поведение, — пояснил профессор.
— Рад, что вы не извращенец, — в тон ерничеству своего собеседника ответил Дронго. — Я думал, что вы обычный психопат с сексуальными отклонениями, а здесь у нас, оказывается, эстет с претензиями на высокие чувства.
Счет сравнялся. Баратов нахмурился, улыбка сползла с его лица.
— Это нечестно — бить лежачего, — заметил он.
— А вспоминать про мою семью, имея вашу репутацию, — честно? — поинтересовался Дронго.
— Молодец, —
— Я не хотел вас испугать, — примирительно заявил Баратов, — только продемонстрировать свою заинтересованность. Вы ведь уже догадались, что я мог получить эти сведения лишь до того, как попал в эти стены. Здесь мне не разрешают подключаться к Интернету.
— Хотите, чтобы я походатайствовал перед начальством о вашем доступе в Интернет?
— Не хочу. Все равно не разрешат. А вы прекратите шутить, здесь не совсем идеальное место для ваших острот.
— По-моему, вы начали первым, — безжалостно заметил Дронго.
— А вы решили продолжить эту игру, — покачал головой Баратов. — Но, несмотря на ваш тон и вашу самоуверенность, я вижу, что вы все равно меня боитесь.
— С чего это вы взяли?
— Вы вошли сюда в обуви без шнурков. И ремня на вас тоже нет. И я не заметил на левой руке часов. Их наверняка с вас сняли, чтобы я не мог ими воспользоваться для каких-то особых целей. Но все это глупо. Я ведь не собирался нападать на вас. Вы наверняка сильнее меня физически и владеете какими-то приемами. Достаточно посмотреть на вас, чтобы понять — шансов у меня никаких. Поэтому вы напрасно так тщательно готовились к нашей встрече.
— Все знает, — пробормотал Тублин, — и все замечает. Я же говорил, что он очень опасен.
— Я приехал из дома именно в этой обуви, — возразил Дронго. — Часы я надеваю не всегда, а ремня действительно нет: костюмы я покупаю по фигуре и могу обойтись без ремня. Но я его сознательно не надел. И знаете почему? Мне трудно было бы удержаться, чтобы не затянуть его на вашей шее.
— Молодец, — во второй раз произнес Резунов.
— И вы еще угрожаете человеку, который обречен провести остаток жизни в тюремной камере? Вам не стыдно?
— Не стыдно. Я видел убитых вами женщин. И знаю, какое горе вы приносили в каждую семью, в каждый дом. Мне трудно будет забыть это.
— Ах, вы еще и моралист… Странно. При вашей профессии «охотника» можно быть и более выдержанным человеком.
— Я не моралист, просто констатирую факты. И насчет Дронго. Надеюсь, что мне удается оправдывать эту кличку и делать ее крайне неприятной для преступников всех мастей. Один мой «заклятый друг» однажды написал мне, что Дронго — всего лишь птица, пожирающая фекалии крупных животных. Очевидно, под крупным животным он понимал прежде всего себя. Я не обиделся. Если тебе пишут подобную гадость, значит, ты на верном пути.
— Остается позавидовать вашей выдержке, — ровным голосом произнес Баратов, — и поблагодарить вас за то, что приняли мое предложение. Вы ведь независимый эксперт и вполне могли отказаться. Хотя я был уверен, что вы не откажетесь. С одной стороны, на вас насядут бывшие коллеги и друзья, а с другой — вами будет двигать обычный человеческий интерес, ведь вам будет любопытно узнать, что я за человек и каков изнутри. Ведь вы не поленились лично прилететь за мной в Пермь, чтобы поговорить со мной за минуту до моего ареста.