Адаптация
Шрифт:
– Самки...
– заворожено повторила Ева.
– И размножается только царица. По-моему, это гениально.
С кладбища донеслись голоса. Люди приближались, и Адам протянул руку Еве:
– Пойдем. Не надо их злить?
– Иначе укусят?
– она подсадила на трость еще нескольких муравьев.
– Мелкие, а кусаются больно. Как люди. Только у людей преимущество. Знаешь какое?
Уходить стало поздно. Родственники и друзья Натальи
– Люди могут сбежать из муравейника. Или поменять одну царицу на другую. А муравьи нет. Ценное качество.
– У кого?
– У муравьев, конечно.
Ева поднялась, только когда отъехал черный автобус с эмблемой похоронной конторы на борту. Облизав пальцы, она стерла с бедер травяные пятна.
– Как ты думаешь, а хоронили они с тортом или все-таки решились убрать?
Ева исчезла, предоставив Адаму неожиданную свободу действий. И он занялся плесенью. Полученные споры отказывались прорастать на агаре, проигнорировали и клеточный монослой. Инъекция препарата крысам также не дала результата. Равно как и распыление в воздухе. Споры циркулировали в замкнутой системе, крысы дышали ими. Ели мозг образца со спорангиями. Гадили. Кровь их оставалась чистой. Пробы спинномозговой жидкости и мышц также.
А на седьмой день крысы издохли. Адам попытался провести вскрытие. Стоило коснуться скальпелем первого тельца, мягкого даже на ощупь, как оно лопнуло, выплеснув в короб розоватую слизь. Она прилипла к манипуляторам и стекала медленно.
Розовый деготь на белом стекле.
И ни малейшего признака плесени. Ощущение, что клетки в один момент просто самоуничтожились. А подобный вариант представлялся маловероятным.
Адам повторил эксперимент.
Крысы издохли за три дня.
Адам увеличил количество повторностей и, не дожидаясь исхода, умертвил часть особей. Заморозив жидким азотом тушки, Адам приступил к вскрытию.
Плесень присутствовала. Она проросла во все ткани, образовав несколько микроопухолей в семенниках, и добралась до мозга. Однако проступившие над корой гифы не несли спорангиев.
Крысы грибу не подходили.
Именно тогда Адам и спустился в хранилище. Вот только в секции А обнаружилось всего пять образцов и записка, приколотая булавкой к номеру три.
"Дорогой Адам, мне безумно жаль несчастненьких андроидов, которых ты собираешься распилить
Целую. Твоя любимая младшая сестра"
Адам вытащил булавку из глазницы андроида. Справедливость в представлении Евы имела странноватый оттенок. Но в одном она была не права: Адам не злился.
Если избавление от Евы будет стоить пяти образцов, Адам был готов их пожертвовать. Главное, чтобы эта игрушка не слишком быстро ей приелась.
Игрушка оказалась даже чересчур увлекательной. Шли недели. Дохли крысы и собаки, увеличивая число неудач. Адам включил в опыты мартышек. Партия протянула почти месяц, но закончила так же, как и предыдущие объекты.
Адам заказал шимпанзе и горилл. Подумав, включил отдельной линией андроидов той же серии, на которой было замечено заражение.
Гориллы взбесились. Шимпанзе впали в депрессию. Андроиды девиаций в поведении не проявили.
Гориллы сдохли.
Шимпанзе сдохли.
Андроиды жили. Анализ крови и спинномозговой жидкости присутствия гриба не выявил. ДНК от регламента отличалась на две сотые процента. А вот на срезах головного мозга паразит был виден. Его гифы пробивались сквозь толщу нейронов, чтобы распуститься на коре хрупкими астрами конидиеносцев.
В этом не было смысла.
Споры высевались на поверхность мозга и споры же прорастали в мозг, прокладывая путь по уже однажды проложенным каналам. Уробус пожирал сам себя. И иногда иных, более мелких змей. Их он растворял изнутри, проращивая еще один слой мембраны, которую клетки принимали за настоящую и линяли, совсем уж по-змеиному.
Адам создал трехмерную модель. Получилось красиво. И Ева оценила.
– Привет, живодер, - сказала она, забираясь в Адамово кресло.
– Смотрю, все развлекаешься?
Все четыре стены сомкнулись в единый экран, на котором разворачивались сети нервных синапсов. Зеленоватые гифы гриба лишь начали путешествие.
– И я тоже рад тебя видеть, - Адам сдержанно поклонился. Ева выглядела бледной и уставшей. Ее волосы, завитые мелкими колечками, торчали дыбом, а с левой ноздри свешивалась серьга-капелька.