Аделаида: путь к Тьме

Муратова Ульяна

Нас всех перетащили в зал. Кто-то зажёг свет, и вспышка резанула по глазам. Я на секунду зажмурилась. Мама в шёлковом халате выглядела встревоженно и неуместно на фоне омоновцев в бронежилетах. Страх и растерянность наполнили комнату.

— На каком основании?.. Что происходит? — прохрипел отец.

— Обыск. На основании постановления, — сухо ответил коротко стриженый парень с папкой в руках. Он достал лист с печатью и махнул им у отца перед лицом.

В дверях показались соседи-понятые, и стало дико стыдно. Разумеется, одной из них

оказалась подъездная сплетница Галина Александровна. Завтра весь дом будет судачить, что нашу квартиру штурмом брал ОМОН с вертолётов, а при обыске нашли четырёх расчленённых проституток.

Полицейские представились, скороговоркой зачитали постановление, но я не могла сосредоточиться на бесцветном канцелярском языке. Кто вообще так говорит? Что они имеют в виду?

— Вам предлагается добровольно выдать предметы и вещества, запрещённые в гражданском обороте. Имеются ли такие в этом жилище? — стриженый смотрел почему-то на меня.

Сердце стучало в ушах, от ужаса я онемела. Просто помотала головой и посмотрела ему в глаза. Подумала, что он слишком молодой, чтобы иметь настолько усталый и тяжёлый взгляд.

— Аделаида Смирнова, где вес?

В смысле вес? Какой вес? Не мой же? Тогда что такое вес?

Разум отказывался осознавать происходящее. Не дождавшись ответа, они приступили к обыску.

— Где ваша комната? — сразу спросил стриженый.

— По коридору и налево. То есть направо, — собственный голос звучал сипло и чуждо.

— Пройдёмте, посмотрим, что у вас там интересного.

— Ида? — взревел отец.

— Ничего, — пролепетала я, — у меня ничего нет.

Кровь стучала в висках, руки похолодели, к горлу подступила тошнота.

Когда они добрались до коробки, я даже не дрогнула. Вот не возникло ни страха, ни плохого предчувствия. Интуиция позорно молчала, может, спала ещё.

Оперативники оживились. Галина Александровна закатила глаза в экстазе фальшивого сочувствия. Отец посмотрел на меня с такой болью и недоумением, что я едва не рухнула на пол. Мне было плохо видно из-за спин, но в коробке, кажется, лежали какие-то чаи, порошки и таблетки.

— А говорите, ничего нет, — хмыкнул стриженый оперативник.

— Папа, это Колина коробка, он попросил взять, потому что ехал в сервис, — затараторила я.

— Что?

— Это не моя коробка, я не знала, что там! Просто Коля сказал, что везёт машину в сервис, и попросил у себя подержать пару дней, — суматошно объясняла я.

Отец молчал.

— Чтобы ему из сервиса с коробкой не идти… — проговорила уже тише, осознавая, какую глупость я сделала.

Галина Александровна алчно улыбалась, переводя взгляд с меня на отца.

— Папа, я клянусь, я бы никогда… Это не моя коробка, я не знала!

Слёзы подступили к глазам, руки затряслись, а я отчаянно захотела, чтобы папа мне поверил.

Его взгляд смягчился.

— Да, угу… Все так говорят, — небрежно бросил полицейский. — Куда ни плюнь, одни невиновные по тюрьмам сидят.

Дальнейшее

помню смутно.

После окончания обыска меня вместе с коробкой увезли в отдел. Отец с дядей Витей, другом семьи и юристом, приехали следом.

События цеплялись друг за друга, мелькали лица, звучали голоса. Не осталось ничего, кроме ступора.

Я перестала быть собой.

Что-то отвечала. С кем-то говорила. Куда-то шла. Где-то сидела. Чего-то ждала.

Мир погрузился в плотную вату. Я шарила по ней руками, и под ладонями то и дело проступали острые грани предметов, которые я перестала узнавать.

Оказалось, что меня «вели» уже две недели. Что есть оперативная съёмка того, как я доставляю наркотики. Что есть показания Коли, его закадычного дружка Димы и даже Иры, как я им предлагала купить дозу.

Меня определили в СИЗО, но камера даже не запомнилась. Всё вокруг казалось нарочито картонным, небрежно сделанным похмельным декоратором. Несколько раз меня водили на опознания. В кабинете присутствовали ещё две-три девушки и понятые. Тех, кому я возила чаи, я и сама прекрасно узнавала. Как и они меня. С каждым доказанным эпизодом лицо дяди Вити становилось всё мрачнее и мрачнее.

Дни шли один за другим, не задевая сознания. Я с трудом ела, не интересовалась новостями и даже толком не могла сосредоточиться ни на одной мысли. Когда меня привели на свидание с отцом и дядей Витей, я попыталась сфокусироваться на разговоре.

— Ида, как ты могла? Как ты могла?.. — обречённо спросил отец.

— Папа, я правда не знала. Я думала, что это чай. У него же чайный магазин… — невнятно пробормотала я.

— Ты понимаешь, что сядешь? У них доказухи на три срока! — процедил отец, с хрустом сжав кулаки. — Отпечатки, съёмка, телефонные разговоры, даже переписка! Ты либо очень хорошая актриса, либо пустоголовая идиотка!

— Идиотка, — покорно согласилась я, опустив голову.

— Игорь, перестань, — вмешался дядя Витя. — Это делу не поможет. Ида, может, есть что-то, что мы можем использовать? Какой-то разговор? Не знаю, сообщение? Хоть что-то? — спросил дядя Витя.

— Нет… он всегда говорил «заказ» или «посылочка». «Ида, отвези посылочку». И я везла. Идиотка, да. Сколько мне светит?

— От десяти до пятнадцати. За особо крупный размер. Ида, очнись! Там одного метадона было полтора кило!

— Что такое метадон? — зачем-то спросила я. Можно подумать, есть разница — метадон, кокаин или героин…

Отец схватился за голову, вскочил и заметался по обшарпанному помещению, отпихивая с дороги лишние стулья. Я с трудом узнавала в нём прежде спокойного и ироничного главу семьи, к которому привыкла с детства.

Дядя Видя с горечью посмотрел на друга, а потом обернулся ко мне.

— Ладно, Ида. Мы будем стоять на своём. Ничего не подписывай без моего присутствия. Если вызовут на допрос без меня, то отказывайся от дачи показаний и ссылайся на пятьдесят первую статью. Мы постараемся что-то предпринять.