Адлиг Швенкиттен (Односуточная повесть)
Шрифт:
– В лесочке - вот такой кусок провода вырезали, как ножом. И - следы сбоку.
Немцы?!
Уже тут?
15
Так, по санным колеям, и дошагал Балуев с двумя своими связными до темноватой группки людей на открытом снежном месте.
Назвал себя, и по должности.
Майор Боев - чуть пониже ростом, в коротком белом полушубчике.
Поручкались. Уж кажется, у Балуева - крепкое пожатие, но у Боева - цепная хватка.
И с фронтовой простотой:
– Где ж твой полк?
Его полк! Он сам его
– Да кто ж ваши пушки так выставил?
Боев клокотнул усмешкой:
– Попробуй не выстави. Приказ.
Рассказал обстановку, что знал.
Хоть и луна - ещё фонариком по карте поводили.
– Петерсдорф? Да, мне в него и ткнули, для штаба. Тут бы - и вам близко нитку тянуть. А я б - на НП сюда пришёл.
Хотя - что за НП? на ровном месте, без перекрытия.
– Но пока у меня часа два запасу - я должен сам поразведать: где ж немец? Где передовую ставить?
Вот это бы - если б знать!
Боева отозвали к рации. Он там присел на корточки.
А Балуев водил светлым пятном по карте. Если всё это озеро - у нас, так что и ставиться тут? Надо вперёд.
Боев вернулся и басом тихим, от солдат, передал Балуеву новость.
– И вполне может быть, - без колебания сразу признал Балуев и такую обстановку.
– Именно в первые сутки он и пойдёт, пока у нас не может быть обороны. Именно с отчаяния и попрёт.
И тогда - хоть по здешнему рубежу передний край поставить.
И когда ж успеть сюда хоть роту подтянуть?
Но Боеву, с тяжёлыми пушками, - несравнимо?
А - никакого волнения.
Балуев искренно:
– Год я на фронте не был - удивляюсь, какие ж мы на четвёртом году войны. Как раньше - нас не пуганёшь.
Да и сам Балуев в Пруссии всего четвёртый день - а уже опять в полном фронтовом ощущении.
– Всё ж, я пойду вперёд, поправей озера. Что узнаю - сообщу тебе. И- где выберу штаб, тогда и нитку твою туда.
Сошлись в голом поле на четверть часа. Сейчас расстаться - до пока провод, до первой связи. А то - и никогда не увидеться, это всегда так.
– А величать тебя - как?
– Павел Афанасьич.
– А меня - Владимир Кондратьич.
И - сдвинулись тёплыми ладонями.
Зашагал Балуев со связными.
Луну - заволакивало.
16
Даже во Второй Ударной, весной 42го, остался Володя Балуев жив, и из окружения вышел. А вот на сожевском плацдарме весь ноябрь 43го сгнивали - так ранило за два часа до отхода немцев, когда они уже утягивались. Но ранило возвратимо, два месяца госпиталя в Самаре. И тогда - на год в Академию.
В Академии теперь не обстрелянных, не обмолоченных мало, все уже знают, что на войне почём. А всё-таки год учёбы - другой мир: война, возвышенная до ясности, красоты, разума. А и трудно запретить себе поворот мысли: за год-то, может, война и кончится? может, хватит с меня?
Не кончилась. Но как уже близко!
Шли в уброд по рыхлому снегу, по целине. Разведчики сзади молча.
Вёл по компасу.
Если вот-вот начнётся - то уже и Петерсдорф не годится, высунутый. Как успеть хоть не роту, хоть взвод рассыпать охранением пушек под Адлигом?
А дотащится ли сюда хоть одна рота? Может, так с устатка свалились, что и не встанут?
Только б эту одну ночь передержаться - уже завтра будет легче.
А вот что: по левую руку, к северо-востоку, километрах в четырёх-пяти, бесшумно возникло, не заметил минуты, небольшое зарево, пожар. И - горело.
А стрельбы никакой не слышно.
Постоял, посмотрел в бинокль. Да, пожар. Ровный. Дом?
Пожара на войне по-пустому не бывает. Оно - само загорается почему-то при действиях.
Или это - уже у немцев? Или кто-то из наших туда заскочил, сплошал?
Пошагали дальше, на восток.
И ещё вот: сон. Мама.
Володина мать умерла молодой, такой молодой! И Володе, вот, 28 - а уж много лет снится ему, ненаглядная. Несчастная была - а снится всегда весёлой. Но никогда не близко: вот только что была здесь - вышла; вот сейчас придёт; спит в соседней комнате; да вот проходит мимо, кивает, улыбается. И - никогда ближе.
Но от каких-то примеров, сравнений или чьих рассказов сложилось у Балуева: когда придёт время умирать - мама подойдёт вплотную и обнимет.
И минувшей ночью так и приснилась: мама дышала прямо в лицо да так крепко обняла - откуда у неё силы?
И так было тепло, радостно во сне. А проснулся - вспомнил примету...
17
Четыре пушки-гаубицы 6й батареи вытянулись из Кляйн Швенкиттена, рычаньем своих тракторов нарушая всё ту же полную тишину вокруг. И, без фар, потянулись назад по той же обсаженной дороге, по какой притянулись несколько часов тому. За снарядными прицепами шла и дивизионная кухня, и хозяйственная трёхтонка, отправили и их. (И перебежчика-немца.)
Лейтенант Гусев сидел, как обычно, в кабине первого трактора второго взвода. Этот отход очень ему не нравился: какие б там ни тактические соображения, а считай отступление. И теперь - в каком-то накате боя поучаствовать не придётся.
Олег жил с постоянным сознанием, что он - не сам по себе, молодой лейтенант, но сын славного командарма. И каждым своим боевым днём и каждым своим боевым поступком он хотел оправдывать такое сыновство. Сокрушением было бы для него в чём-то опозорить отца. И награда ему была пока - Отечественная, 2й степени, светленькая, так - за дело. (Отец следил, чтобы не было сыну перехвала по протекции.)