Адмирал Империи – 33

Коровников Дмитрий

Константин Первый, при всех его недостатках, все-таки обладал немалым авторитетом среди подданных. Многие помнили его былые победы, когда молодым адмиралом, сражаясь с врагами Империи, и потом, взойдя на престол, Константин Александрович не раз демонстрировал личную храбрость, возглавляя космофлоты Империи.

Так что народная молва простых кололнистов до последнего приписывала императору всяческие добродетели, закрывая глаза на его истинные пороки. В их во многом патриархальном сознании царь по определению не мог быть плохим – он являлся помазанником Божьим, стоящим над мирской суетой. А все беды и неурядицы списывались на происки враждебного окружения и нерадивость министров.

Однако

подобное идеализированное восприятие царской власти давно осталось в прошлом. В космическую эру, с ее мгновенными коммуникациями и широкой информационной открытостью, трудно было долго скрывать истинное положение дел. Люди все чаще задавались вопросом: а нужна ли вообще монархия в ее классическом понимании? Не слишком ли дорого обходится Российской Империи содержание разросшегося до неприличия бюрократического аппарата и всех этих дворянских семей?

Эти крамольные мысли все чаще мелькали в умах и сердцах даже самых верных подданных. Но вплоть до сегодняшнего дня мало кто осмеливался озвучивать их вслух. Ведь император, при всех своих недугах и чудачествах, все еще держал бразды правления железной рукой. Малейший намек на сомнение в правомочности его власти мог обернуться опалой или даже казнью.

Теперь же, когда государь-император оказался на пороге смерти, языки у всех развязались. В кулуарах дворца, в аристократических салонах, в офицерских собраниях открыто заговорили о неизбежности перемен. Конечно, из почтения к умирающему монарху пока не решались выдвигать радикальных требований. Но общий вектор настроений явственно указывал: абсолютизм доживает последние дни. Впереди маячили тяжелые и смутные времена, чреватые дворцовыми переворотами и народными бунтами звездных окраин.

Константин Александрович хоть и был суров, в последние годы еще и грешил самодурством, все-таки лояльно относился к неприятию многими колонистами монархической формы правления и не пытался выжигать огнем и мечом любую форму недовольства в звездных системах. Император, несмотря на военное прошлое и адмиральские погоны, был все же миролюбивым человеком, прощая своих врагов и недоброжелателей.

Конечно, рецидивы жесткости и своеволия случались у Константина Александровича все чаще. Что стоит только процесс надо мной с Самсоновым и всеми, кто нам когда-то поддерживал. Видимо, сказывались его преклонный возраст и прогрессирующий невроз, превращающий некогда незаурядного монарха в брюзгливого самодура. В редкие минуты просветления император сам сознавал, что теряет хватку, и это лишь усугубляло приступы беспричинной мнительности и деспотизма.

Но в целом Константин Александрович старался придерживаться политики «кнута и пряника» в отношениях с мятежными окраинами. Он не спешил подавлять силой проявления недовольства в звездных колониях, предпочитая действовать увещеваниями и подкупом местных элит. А элит этих при нем за тридцать с лишним лет правления развелось, я вам скажу немало. Куда не плюнь, попадешь, то в графа, то барона, а если повезет, то и в имперского князя.

Что же касаемо нашего государя, то, увы, он не обладал масштабом личности, присущим великим государственным мужам. В отличие от своих предшественников, создававших наш огромный сектор контроля космического пространства, Константин Александрович являл собой скорее добротного крепкого хозяйственника, нежели провидца и стратега. Он неплохо справлялся с рутинным администрированием, но оказался не в состоянии предложить подданным вдохновляющий образ будущего.

Вкупе с засильем невероятно разросшегося бюрократического аппарата, кумовством и сепаратизмом Российскую Империю сейчас, когда и до этого слабо уважаемый лидер страны

был при смерти, начинало активно лихорадить. Причем началось это даже не в космофлоте, о чем говорилось в предыдущих эпизодах нашего повествования, а именно в столице на «Новой Москве», где после новости о тяжелом состоянии здоровья императора началась настоящая свара и игры за власть…

Внезапное и шокирующее всех ранение императора от рук гвардейского полковника Зубова стала для многих, желающих подхватить скипетр и державу из его слабеющих рук, шансом на возвышение и призывом к действию…

Словно по мановению волшебной палочки, дремавшие доселе политические страсти вспыхнули с новой силой. Каждый мало-мальски влиятельный сановник, адмирал или придворный интриган теперь лихорадочно просчитывал свои шансы на то, чтобы урвать кусок пожирнее в грядущем переделе власти. В отличие от Большого Императорского Дворца, еще недавно дремотно-сонная тусовка столичных салонов, министерских кабинетов и лестниц и переходов здания Сената, в одночасье наэлектризовалась сгустившимся напряжением и азартом большой игры, в которой ставкой служила судьба всей Российской Империи.

Тон, конечно же, задавали первые лица государства – высшие сановники и царедворцы, составлявшие ближний круг императора. Все они с утра до ночи шныряли по столице, собираясь в маленькие кучки для приватных бесед и тут же разбегаясь в разные стороны, стоило в поле зрения появиться кому-то постороннему. Явочным порядком формировались группировки и фракции, каждая из которых стремилась перетянуть на свою сторону армейскую верхушку, а также заручиться поддержкой наиболее родовитых и влиятельных аристократов.

Хитросплетение закулисных интриг грозило окончательно запутать любого непосвященного. Впрочем, даже те, кто полагал себя искушенными игроками придворных шахмат, не всегда успевали уследить за стремительно меняющейся конфигурацией сил. Тем более, что коварство и притворство в таких делах считались признаком хорошего тона. Ни одна сторона не была до конца честна в своих намерениях. Улыбаясь в лицо и горячо пожимая руку собеседнику, заговорщики в мыслях уже примеряли, как половчее воткнуть нож промеж лопаток незадачливому конкуренту.

Между тем состояние монарха ухудшалось с каждым часом. Лейб-медики только разводили руками и советовали двору и родным готовиться к худшему. К регенерирующей капсуле умирающего, а в том, что Константину Александровичу оставалось недолго, у всех, кто его сейчас видел, сомнений не существовало, был в срочном порядке вызван первый министр Российской Империи – Птолемей Граус…

Этот высокий статный мужчина с бледным лицом аскета и горящими лихорадочным блеском глазами считался одним из умнейших и влиятельнейших царедворцев. Несмотря на сравнительно молодой для политика возраст – Граусу едва перевалило за пятьдесят – он уже успел снискать себе славу блестящего оратора, непревзойденного мастера закулисных интриг и главного серого кардинала при дворе. Недруги полушутя-полусерьезно утверждали, что первый министр давно уже приватизировал ум и волю престарелого императора, фактически превратив того в послушную марионетку.

Надо сказать, определенные основания для подобных суждений имелись. Константин Александрович последние годы сильно сдал и мало интересовался государственными делами, предоставив Граусу полную свободу рук. Первый министр, надо отдать ему должное, блестяще справлялся со своими обязанностями, жестко пресекая любые поползновения на верховную власть как со стороны космофлотских кругов, так и родовой аристократии. Но одновременно втихомолку проводил свою линию, расставляя на ключевые должности преданных лично ему людей.