Адмирал Империи 33
Шрифт:
Иван Федорович все же насторожился. Странно все это. С чего бы это вдруг вражескому адмиралу питать какие-то особые чувства к Таисие Константиновне. Определенно тут что-то нечисто…
— Значит, говоришь, между ними там ничего эдакого, личного не было? — еще раз переспросил командующий с плохо скрытой ревностью в голосе. Ну еще бы — его собственные чувства к молодой княжне были секретом Полишинеля при дворе. Конечно, Самсонову больно было даже помыслить, что у него могут быть столь сильные конкуренты в ухаживании за Таисией.
— Я бы знал, — уверенно отрезал Шепотьев с непроницаемым видом.
—
Его визави сохранял ледяное спокойствие. Невзирая на пламенную тираду адмирала, поданную со всем темпераментом, канцлер не дрогнул и не изменился в лице. Лишь едва приметная улыбка тронула уголки его тонких бескровных губ. Воистину такая степень самообладания могла быть присуща только рафинированному царедворцу, впитавшему в кровь и плоть многовековую выучку Императорского дворца по части скрывания истинных эмоций и намерений.
— Ну, о нем, как о конкуренте, после того, как Демид Александрович смертельно ранил нашего государя, вы можете особо не беспокоиться, — вкрадчиво промолвил Шепотьев, бросая на собеседника понимающий взгляд. Дело в том, что проницательный канцлер прекрасно знал о чувствах Самсонова к прекрасной княжне Таисии Константиновне. Ему даже не потребовалось напрягать свою разветвленную агентуру, состоящую из бесчисленных соглядатаев и шпионов. Все было понятно и без того по тому, с какой страстью и неподдельным гневом командующий обрушился на своего предполагаемого соперника.
Ивану Федоровичу, похоже, в свою очередь ужасно не понравилась снисходительно-насмешливая интонация канцлера. Круглое лицо адмирала мигом залила краска стыда и гнева. Он резко подобрался в кресле, сжав могучие кулаки. Казалось, командующий вот-вот сорвется и отвесит своему утонченному визави хорошую оплеуху.
Однако Самсонов сумел сдержать свой порыв. Особенно сейчас, когда на кону стояли интересы всей Империи, да и его собственное будущее. Ведь, как ни крути, а ненавистный умник Шепотьев внезапно сделался одним из ключевых игроков, способных либо вознести его на вершину власти, либо низвергнуть в бездну забвения.
— С чего это ты взял, что я о нем беспокоюсь? — все же не удержался от резкости Иван Федорович, сверля канцлера тяжелым взглядом исподлобья. В голосе адмирала звучала плохо скрываемая обида вперемешку с угрозой. — Странно было бы, если бы Таисия Константиновна после того, что сделал этот подонок, продолжала испытывать к полковнику какие-то иные чувства, кроме ненависти и желания лично всадить предателю пулю промеж глаз… Кстати, о Зубове, его еще не вздернули на виселице?
Выдержав паузу, канцлер наконец соизволил заговорить. Каждое его слово произносилось таким ровным тоном и с такой безупречной дикцией, что придраться, в общем-то, было не к чему.
— Полковник жив, более того, чувствует себя прекрасно…
Лицо Ивана Федоровича вытянулось от неподдельного изумления. Глаза адмирала полезли на лоб, а пышные усы встопорщились — ну прямо как у старого боевого кота, завидевшего добычу.
— Жив? Но, как такое возможно?
— О, не берите в голову, любезнейший Иван Федорович, — снисходительно улыбнулся канцлер. По его тону чувствовалось — сейчас последует очередная шпилька в адрес простодушного вояки. — Полковник Зубов действительно жив-здоров и вовсю наслаждается жизнью. Более того, он чувствует себя просто превосходно — учитывая некоторые специфические обстоятельства.
Чуть помедлив, Шепотьев выдержал паузу и уже совсем другим, доверительным голосом добавил:
— Видите ли, у меня к этому господину имеются кое-какие деликатные вопросы. А потому в интересах дела я посчитал разумным сохранить ему жизнь. Ну и, само собой, обеспечить ему необходимый комфорт и уход. В обмен на некоторые услуги с его стороны, разумеется.
Глаза адмирала чуть не вылезли из орбит от подобного откровения. Некоторое время Иван Федорович лишь беззвучно открывал и закрывал рот, силясь подобрать слова. Но потом все же сумел совладать с охватившим его потрясением и выдавил сквозь зубы:
— Черт возьми, Юлиан Николаевич! Ты и впрямь держишь в своих руках все нити тайн и заговоров на столичной планете. Ну-ка, немедленно выкладывай начистоту, что там у тебя за дельце с этим мерзавцем Зубовым?
В последних словах Самсонова слышалась неприкрытая угроза. Стало понятно — терпение адмирала на пределе. Шепотьев, впрочем, ничуть не смутился и не дрогнул под тяжелым взглядом собеседника. Напротив канцлер мгновенно принял самый смиренный и покаянный вид. Он торопливо вскочил с кресла и отвесил Ивану Федоровичу нижайший поклон, согнувшись чуть ли не пополам и прижав руки к груди.
— Помилуйте, ваше превосходительство! — зачастил царедворец, искательно заглядывая адмиралу в глаза. — Уверяю вас полковнику Зубову сохранена жизнь исключительно в интересах дела, нашего с вами дела… Подробности которого, с вашего позволения, я расскажу чуть позже. Нам же с вами следует вернуться к обсуждению Илайи Джонса и его миссии. Это сейчас вопрос первостепенной важности, вы же понимаете…
Иван Федорович слегка успокоился. Его лицо разгладилось, а в глазах появился расчетливый блеск. Что бы там ни было, а канцлер прав — личные счеты и эмоции сейчас следовало отбросить. Перед ними стояла куда более масштабная задача — обеспечить командующему Самсонову стратегический перевес в предстоящей схватке с адмиралом Шуваловым.
— Ладно, черт с тобой, — проворчал Самсонов, небрежно махнув пухлой дланью. — Возвращаемся к Джонсу. И все же, неужто ты всерьез рассчитываешь, что этот однорукий американец станет слепо выполнять любые твои, то есть мои приказы? Что-то слабо верится, Юлиан Николаевич.
Адмирал задумчиво пожевал губами, вперив в собеседника испытующий взор. Было видно, что командующего обуревают самые серьезные сомнения по поводу лояльности вице-адмирала Джонса. В конце концов, Иван Федорович сам однажды, еще в «Тавриде», порывался зарубить этого нахального «янки», не посчитавшись с тем, что тот военнопленный. И лишь вмешательство княжны Таисии тогда спасло американца от неминуемой гибели.