Адмирал Корнилов
Шрифт:
После сражения на Альме русские войска отошли к Севастополю. Корнилов ожидал нападения союзников сразу же начиная с 8 сентября. Как оказалось, на помощь войск он рассчитывал напрасно: 9 и 10 сентября князь Меншиков ещё пробыл в Севастополе, но 11-го приказал армии выступать из города к Бельбеку, а 12-го уехал и сам. Накануне отъезда он вызвал Корнилова к себе и объявил ему своё намерение оставить в Севастополе моряков, сапёров и резервные батальоны 13-й пехотной дивизии. Корнилов резко возразил на это, что Севастополю не устоять, если войска оставят его, что горсть моряков не в силах остановить напора многочисленной союзной армии на Северные укрепления, а в случае взятия их нельзя будет долго держаться и в самом городе. Светлейший князь, как всегда, презрительно и надменно отвечал непонятливому вице-адмиралу: «Неприятель не может повести решительную атаку на Северные укрепления, имея у себя на фланге и в тылу нашу армию», а кроме того, отступая к Бельбеку, он-де сохранит сообщение с Россией.
Владимир Алексеевич был потрясён: город, в котором всего-то оставались 4 десантных батальона и 4 резервных, был фактически бросаем на произвол
…Из «журнала» Корнилова:
«11 сентября. С утра замечено движение в неприятельском флоте и армии, движение это кончилось тем, что и флот и армия перешли на Качу. Наши также потянулись к нему навстречу. Мы, моряки, остаёмся защищать Севастополь. Бог да поможет нам устоять против двадесяти языцев. В городе суета, на рейде — ещё большая. К этому ещё передвижение войск и их повозок. Кирьяков с своей дивизией вперёд, Горчаков с своими войсками обойдёт Инкерманом. Князь ночует в Севастополе, но завтра рано отъедет. Что-то вы поделываете в Николаеве? Там, конечно, всё спокойно. Как я доволен, что вовремя отправил тебя, друг мой драгоценный, отсюда. Сколько теперь семейств желали бы не быть в нашем каменном лагере. Боюсь, что недостаток известий отсюда тебя растревожил, но что же делать, когда на настоящее сообщение полагаться невозможно и это писание, не знаю, доберётся ли до тебя».
Но трагическим потоплением своих кораблей и внезапным уходом всей армии не исчерпалась для севастопольцев роковая чаша событий того же дня 11 сентября.
Перед отъездом к армии князь Меншиков поручил командование над оставшимися в Севастополе войсками начальнику 14-й пехотной дивизии, дряхлому и бездарному генерал-лейтенанту Ф.Ф.Моллеру.
…Из «Записок» В.И.Дена:
«Ф.Ф.Моллер командовал дивизией, расположенной уже несколько лет в Крыму, и потому случайно очутился начальником Севастопольского гарнизона, к чему не имел ни малейшего призвания. Фигура его напоминала тех, о которых Император Павел говорил, что они как наводящие уныние не должны быть терпимы».
Особым приказом № 40 князь установил такой порядок:
«1) Генерал-лейтенанту Павловскому, окончившему возложенное на него поручение по Северному укреплению, сдать начальство над оным генерал-адъютанту Корнилову, на которого возлагается оборона всей северной части Севастополя
и 2) Заведование морскими командами, отделёнными для защиты южной части Севастополя, поручается вице-адмиралу Нахимову.
О чём объявляю по Севастопольскому гарнизону и вверенным мне войскам».
По поводу этого распоряжения Е.Тарле писал, что «Меншиков, уходя и уводя прочь армию, сделал, в сущности, такое дело, которое могла бы подкосить оборону в корне, если бы Корнилов и Нахимов не были Корниловым и Нахимовым, а были бы средними адмиралами или генералами, которые затеяли бы ссоры и пререкания, ведь оба они были оставлены с равными правами, и старшим над ними Меншиков не назначил, собственно, никого. Старшим по чину, правда, был Моллер, командующий войсками в Севастополе…» [144] .
144
Там же. С.127
«Своим учреждением трёх начальников, разобщённых, почти равновластных или, что точнее отражает суть меншиковской интриги, практически равнобезвластных, светлейший подводил под Севастополь самую мощную мину, какая только была в его распоряжении… Ситуация окончательно запутывалась тем, что главным командиром над портом и военным губернатором Севастополя являлся вице-адмирал Станюкович, отношения которого к триумвиратуничем и никак не были определены. А в руках Станюковича находилась материальная ткань обороны: арсеналы, склады, мастерские, запасы леса, свинца, железа, продовольствия, снарядов и пороха. Станюковичу как старшему морскому начальнику подчинялся Нахимов с его эскадрой. Станюкович был независим от Моллера… Станюкович, наконец, состоял в весьма сложных служебных отношениях к Корнилову, который как начальник штаба флота имел формальное право отдавать распоряжения Станюковичу по его кругу обязанностей, но тут была особая ситуация. Ни в каком документе не было ни слова об отношениях главного командира над портом к начальнику штаба флота при сухопутной атаке на город, а кроме того… у любого портового начальника всегда хватало поводов, чтобы оставить без внимания или до крайности затруднить исполнение любых распоряжений, не идущих к видам портового начальника. А в тех чрезвычайных обстоятельствах Станюкович обладал старшинством над Нахимовым и Корниловым, что, по положению о прохождении службы, давало ему законноеправо претендовать на первенство… И вот о нём-то, о сварливом, властолюбивом и могущественном вице-адмирале Станюковиче, отбывающий восвояси Меншиков не делает абсолютно никакого распоряжения, предоставляя их превосходительствам решать вопросы силой личных амбиций.
В целом ситуация, обдуманная Меншиковым, должна была выглядеть так:
— Корнилову предписано оборонять наиболее угрожаемую Северную сторону, но никаких войск, по букве приказа, не подчинено;
— для защиты Южной части отряжены морские команды, но им де-факто не дано командира, ибо Нахимову устным приказом и письменной резолюцией двух старших над ним начальников назначено оставаться на рейде, командуя эскадрой;
— оставлены независимые друг от друга начальники, Моллер и Станюкович, при символическом первенстве Моллера, наиболее способного парализовать всякую деятельность.
Меншиков состоял на военной службе
А приказ был фикцией для отвода глаз.
Надо понять выгоду такого плана для Меншикова лично.
После Альминского потрясения в возможность успешной защиты Севастополя, не имеющего крепостных укреплений, князь не верил. Свою армию он считал слабой; своих генералов (многих справедливо) презирал; дух войск был низок, а русского солдата их светлость, не обинуясь, в глаза ругал «трусом» и «скотом»».
То, что князь А.С.Меншиков мало походил на Суворова или Кутузова, красноречиво свидетельствует, среди прочих, такая запись у В.И.Дена:
«16 или 17 октября 1854 года главная квартира передвинулась к селению Чоргун, где сосредоточивались все войска, прибывающие к нам на подкрепление. Тут мне случилось объезжать в свите князя Меншикова вновь пришедшие войска, при приближении главнокомандующего к одному из пехотных полков солдаты со всех концов своего расположения бегом бросились навстречу главнокомандующему; это, видимо, не понравилось А.С., который несколько раз сказал: «Qu'est-ce qu'ils me veulent?» [145] , потом как бы нехотя тихим голосом поздоровался — и уехал. Я себе при этом тщетно задавал вопрос: русский ли это главнокомандующий? Мне было и больно, и грустно, и жаль бедных недоумевающих солдат».
145
Что им от меня нужно? ( фр.).
«После Альмы князь ни минуты не намеревался оставаться в Севастополе, к которому откатывались его полки. Армия не участвовала в оборонительных работах, начатых моряками. Падение Севастополя князь считал неизбежным, но между падением Севастополя при распорядительстве его обороной другими лицами существовала очень значимая для князя разница. В первом случае — катастрофа и позор непреходящий, особенно нестерпимый для потомка полтавского героя, одного из высших сановников империи. Во втором случае — сохранение армии в Зимнем дворце всегда будет сочтено за полководческую мудрость. А коль скоро противник не оцепенеет от фланговой угрозы и возьмёт Севастополь на штык, существует тысяча извинительных для князя причин: отсутствие у города долговременной фортификации для сухопутной обороны, нераспорядительность частных севастопольских начальников, трусостьего защитников, непригодность импровизированных флотских батальонов к полевому регулярству, зримая несоразмерность сил… Но самым благополучным для репутации князя был бы полный развал обороны при первом же натиске врага. Тогда бы никто не посмел бы сказать, что князь проспал штурм под Бахчисараем, а было бы сказано, что по слабости защиты всё было кончено гораздо прежде, чем светлейший мог успеть подать помощь» [146] .
146
Ткачёв А.Подпоручик Севастопольский. Мистерия войны // Воин. Ч.2. 1995. С.59–60.
А.П.Жандр, которому мы обязаны бесценным преимуществом узнать о Владимире Алексеевиче Корнилове «из первых рук», в той части, где приводит сведения об этом пресловутом приказе № 40, высказывает свою весьма странную мысль:
«Корнилов с радостью принял почётное назначение: встретить с несколькими батальонами моряков 60–тысячную отборную армию и удержать своим искусством стремительный натиск её, пока князь Меншиков ударит во фланг и в тылсамонадеянных союзников, или умереть геройскою смертью Леонида на рубеже родного города — казалось ему равно завидной долей».
Хотелось бы думать, что Жандр, флаг-офицер штаба Корнилова, прекрасно осведомлённый обо всём, что тогда происходило, написал это, восхищаясь своим героическим адмиралом (особенно после его речи на совете 9 сентября) настолько, что приписывал ему немыслимо искажённые порывы и мысли какого-нибудь персонажа из третьесортной напыщенно-одиозной пьески; или же, что гораздо неприятнее для нас, он сочинил этот насквозь фальшивый опус для одобрения высшего начальства, на что угодливо указует выражение «пока князь Меншиков ударит во фланг и в тыл». И именно потому, что Жандр круглосуточно находился при Корнилове, удивительно, как он не понял, что князь не только не «ударит», но подставляет его вице-адмирала и попросту бросил город. Удивительно, потому что уже на следующей странице Жандр вспоминает о разговоре в тот же день:
«Владимир Алексеевич долго беседовал со мною, передал вышеприведённый разговор с князем Александром Сергеевичем, заключив его словами: «С Северной стороны ретирады нет; все, кто туда попал, ляжем навеки», и потом прибавил: «Смерть не страшит меня, а беспокоит одно только: если ранят… не в состоянии будешь защищаться… возьмут в плен!..» На вопрос, не прикажет ли он и флаг-офицерам перебраться с корабля на Северную сторону, Корнилов отвечал: «Я бы не хотел, чтобы со мною и вас всех истребили; лучше вы разделитесь так: один на телеграфе, один на корабле, один при переправе и один при мне». Я возразил, что добровольно никто из флаг-офицеров не останется на Южной стороне, когда онбудет на Северной. «Ну, так и отдам приказ, где кому быть», — сказал Корнилов».