Адмирал Л. М. ГаллерЖизнь и флотоводческая деятельность
Шрифт:
Однако последовал очередной вопрос из апробированного заранее списка: «Какой ущерб нанесен боевой мощи ВМС передачей иностранцам торпедного вооружения и документации по артиллерийскому вооружению?» И снова Лев Михайлович объяснял, почему требовалось чем-то поделиться с бывшими союзниками, снова говорил, что получили больше, чем дали.
В протоколе зафиксирован четкий ответ Галлера: «Считаю, что передачей описаний, альбомов и чертежей по артиллерии боевой мощи СССР значительного ущерба нанесено не было…Передачей документации и торпеды „45–36 ABA“ был нанесен ущерб, но незначительный, так как в Великой Отечественной войне она использовалась в весьма ограниченных размерах и в войне будущего безусловно использована не будет…» [305]
305
ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 1, л. 21
Итак, Л. М. Галлер признал наличие ограниченного «ущерба». Но это вовсе
Но вновь Льву Михайловичу следует вопрос из перечня: «Кто является основным виновником по передаче… торпеды и документов по артиллерийскому вооружению?» Смог ли оценить следователь все благородство последовавшего ответа? Мы — можем… «…Имею возможность установить лишь мое личное участие…» [306] — сказал Л. М. Галлер. Он не желал ни на кого ссылаться, перекладывать, хотя бы частично, ответственность на подчиненных, на бывшего наркома или бывшего начальника ГМШ. «Имею возможность установить лишь мое личное участие!» Такой ответ, по всей видимости, вызвал неудовольствие. На полях допросного листа кто-то из состава суда оставил для истории маргиналии: «Ответ не прямой». Нет, именно прямой, благородный ответ…
306
ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 1, л. 21.
И вот пришла очередь последнего вопроса. Последнего по счету, а по значимости для следствия и суда, может быть, и первого. Вопроса, в ответе на который следовало проявить свою слепую, нерассуждающую преданность «линии партии», полное согласие с последними, 1946–1947 годов, идеологическими постановлениями сталинского ЦК ВКП(б). Предоставлялась тут возможность заняться самобичеванием и столь распространенным с 30-х годов «признанием ошибок». Вот этот вопрос: «Какую политическую оценку Вы даете этим фактам (т. е. передаче союзникам перечисленного выше. — С. З.) в свете указаний ЦК ВКП(б) по делу Клюевой и Роскина?»
Л. М. Галлер ответил с достоинством: «Изучение письма Центрального Комитета партии по делу Клюевой и Роскина приводит к основному выводу, что было бы лучше (курсив автора. — С. З.), если бы передача торпедного вооружения и документации по артиллерии не имели бы места или, во всяком случае, производились бы с большей осмотрительностью и должным оформлением. Вместе с тем необходимо учитывать, что значительное количество полученного от бывших союзников вооружения и техники в то время представляло собою несомненную ценность, послужившую по имевшей место обстановке на пользу Советскому Союзу». Мысль Л. М. Галлера, высказанная даже с некой скрытой иронией, здесь ясна: не передали бы или передали с получением на то письменного указания Сталина — и не было бы «дела»… [307]
307
ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 1, л. 22.
Несколько иначе в тот же день ответил на этот вопрос Н. Г. Кузнецов: «Сравнивая совершенные поступки с делом Клюевой и Роскина, нужно сказать, что принципиально это одного и того же порядка поступки, исходящие из преклонения перед заграницей, но еще более ярко ощутимые в современной международной обстановке. Разница заключается в том, что эти поступки совершены не в погоне за чьим-либо личным интересом, а в обстановке работы и желания лучше сделать для Военно-Морских Сил. Политическая оценка, данная ЦК ВКП(б) по делу Клюевой и Роскина, правильна и в отношении этого факта» [308] . Не знал, конечно, Николай Герасимович, что и Н. Г. Клюева и С. Г. Роскин не имели «личного интереса», передавая В. В. Парину рукопись труда о своих исследованиях. Он верил постановлению ЦК. Отсюда и разница в тональности ответов на один и тот же вопрос представителей двух поколений военачальников ВМФ. Для Галлера этот вопрос — глупость, как и все «дело» биологов. Он не понимает, почему нужно скрывать, если найдено лекарство от страшной болезни.
308
Там же, л. 9.
В своей оценке возможного ущерба при передаче высотной торпеды и документации по артиллерии Л. М. Галлер был убежден. Однако попросил привлечь в качестве свидетелей защиты начальника Минно-торпедного управления Н. И. Шибаева и начальника Артиллерийского управления контр-адмирала В. А. Егорова. Специалисты высокого класса, думал Лев Михайлович, подтвердят им сказанное. Ведь именно с Шибаевым и Егоровым обсуждал он целесообразность и возможность передачи торпеды «45–36 ABA» и документации по артиллерии, именно под руководством Егорова составляли перечень артиллерийских систем, документацию которых возможно передать. Подтвердят они и то, что на смену этим образцам оружия пришли или идут новые, более совершенные. И Лев Михайлович не ошибся. Н. И. Шибаев не только почти слово в слово повторил им сказанное, но и доложил следствию, что шесть торпед «45–36 ABA» в полном комплекте — с парашютами и боевыми зарядными отделениями в 1942 году попали в руки немцев при оставлении нами Севастополя. Таким образом, их секретность была утрачена задолго до передачи союзникам. Пояснил Шибаев суду и что, собственно, торпеда «45–36 ABA» секретности не представляла — была так называемой «фиумской», т. е. итальянской, изготовлявшейся по закупленной в свое время за рубежом технической документации [309] .
309
Там же, л. 277–278.
И Егоров показал, что полученная от союзников документация по артиллерии более обширна, чем переданная. Кроме того, по переданной его управлением документации нельзя изготовить орудия или установить их тактико-технические характеристики. Он также сообщил, что в ходе войны на Балтике и Черном море немцам удалось захватить как военные трофеи все те орудия, документацию которых получили от нас союзники.
Н. И. Шибаев и В. А. Егоров выступали как главные свидетели защиты. Имелись, однако, и свидетели обвинения: по торпеде «45–36 ABA» их возглавлял капитан 1 ранга В. А. Алферов, по артиллерийской документации — контр-адмирал В. В. Чистосердов, начальник факультета Военно-морской академии кораблестроения и вооружения имени А. Н. Крылова. И они, и эксперты усердно доказывали, что военной мощи Военно-Морских Сил передачей бывшим союзникам торпеды и артиллерийской документации в 1943–1944 годах нанесен серьезный ущерб.
Следует сказать, что в конкретных условиях того времени куда легче было дать такое заключение, чем согласиться с показаниями Л. М. Галлера и свидетелей защиты. Ортодоксальная позиция советского патриота в 1946–1947 годах требовала признавать все отечественное лучшим, превосходящим по своим параметрам иностранное. Иначе — «раболепие» и «преклонение» перед «иностранщиной». Наконец, над свидетелями обвинения и экспертами довлели ведомственные интересы. Сказать, что торпеда «45–36 ABA» и такие-то артиллерийские системы уже устарели, нуждаются в замене, не превосходят аналогичные английские и американские или уступают им, значило как бы принизить достигнутое соответствующими научно-исследовательскими институтами, контрольно-приемным аппаратом и Научно-техническим комитетом. Наконец, требовалось и мужество, чтобы выступить в поддержку снятых с должности и предаваемых суду адмиралов — бывших, именно бывших, руководителей ВМФ.
Еще до начала суда, не выдержав давления следствия, отказались, увы, от первоначальных показаний и свидетели защиты. За исключением спешно снятого с должности Шибаева… Таким образом, все свидетели защиты и свидетели обвинения, эксперты, привлеченные судом, дружно поддержали обвинение… Следователь предъявил Л. М. Галлеру новые, измененные показания заместителя начальника Минно-торпедного управления контр-адмирала К. И. Сокольского, контр-адмирала В. В. Чистосердова, показания экспертов — председателя НТК вице-адмирала М, И. Акулина, главного артиллериста ВМФ контр-адмирала А. А. Сагояна и некоторых других. Все они были ознакомлены с показаниями Л. М. Галлера, но никто уже не поддерживал его… Это был страшный удар для Льва Михайловича. Ведь он многие годы знал этих людей, доверял. Он верил в их высокий профессионализм, помогал продвижению по служебной лестнице — они были того достойны. Но одной лишь возможности служебных неприятностей оказалось достаточно для того, чтобы дать показания против бывшего руководства ВМФ, а тем самым против истины. Что ж, не в пример И. И. Шибаеву, они сохранили (а кто и приумножил) и должности, и звания…
Вероятно, Лев Михайлович понял, что на предстоящем суде будет разыгран спектакль: он, Галлер, будет говорить одно, а суд, с помощью свидетелей защиты и обвинения, предоставляя слово экспертам и свидетелям, будет настаивать на другом, уличать его во лжи. Это будет нравственной мукой и для него, и, возможно, для некоторых свидетелей и экспертов. Зачем все это…
11 января 1948 года, накануне первого заседания «суда чести», Галлер дал дополнительные объяснения. Вот что он написал: «…взвешивая события 1944 года, я признаю, что давал заключение о возможности передачи, я поступил неправильно и допустил политическую ошибку (курсив автора. — С. З.), тем более что система высотного торпедометания не была снята с вооружения… Считаю, что допустил ошибку, не убедившись в наличии соответствующего разрешения на производство передачи…Я прошу принять во внимание, что, принимая решение по заключению о возможности передачи системы („45–36 ABA“. — С. З.), я считал, что предлагаемый мною вывод в то время являлся наиболее правильным, сулившим выгоды и преимущества для ВС СССР…Обобщая… докладываю: а) считаю, что передачей описаний и альбомов чертежей по артиллерии СССР был нанесен ущерб, несмотря на то что образцы этих систем в разное время попали в руки противника; б) передачей документации торпеды „45–36 ABA“ был нанесен ущерб, несмотря на то что в Великой Отечественной войне она использовалась в ограниченных размерах» [310] .
310
ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 1, л. 106–110.