Адмирал Ушаков
Шрифт:
Али-паша угрожал всем остальным городам на берегу: если они добровольно не согласятся признать его власть, то их постигнет участь Превезы.
– В Превезе был русский консул. Что сделал с ним Али-паша? – спросил помрачневший Ушаков.
– Майора Ламброса заковали в кандалы и бросили в тюрьму! – ответили паргиоты.
Ушаков вспыхнул от возмущения и злобы.
«Ну, сейчас, Али-паша, держись!» – подумал Балабин, знавший своего адмирала.
Паргиоты просили Ушакова принять их в русское
– Поймите, господа, император вступил в войну не затем, чтобы приобретать новые земли! У нас только одна задача: очистить Ионические острова от французов, – убеждал Ушаков.
Услыхав это, делегаты упали перед адмиралом на колени. Рыдая, ловили его руки, полы мундира, умоляли спасти Паргу.
Какой-то почтенный старик кричал в исступлении:
– Если Россия откажется спасти Паргу, нам останется одно: погибнуть! Мы сами перережем своих жен и детей и пойдем с кинжалами против Али-паши. Пусть истребится наш несчастный род!
Эта сцена ошеломила всех. Офицеры стояли молча, глядя на своего адмирала: какой выход найдет он?
А Ушаков, нахмурив лохматые брови, ходил из угла в угол каюты, обдумывая трудное положение. Он хотел спасти Паргу, но еще не видел способа, как сделать это, чтобы не восстановить Али-пашу против русских.
– Если нельзя присоединить город к России, то хоть возьмите его под свое покровительство! – в отчаянии крикнул кто-то из паргиотов.
Ушаков остановился:
– Хорошо! Я согласен!
Отчаяние сменилось бурной радостью. Делегаты Парги бросились к Ушакову. Плача и смеясь, они целовали полы его зеленого адмиральского мундира.
– Господа, возвращайтесь спокойно домой. Я все улажу с Кадыр-беем и немедленно пошлю к вам войска. Балабин, пригласите ко мне его превосходительство турецкого адмирала! – приказал Ушаков.
– А теперь примемся за Али-пашу, – сказал адмирал, когда обнадеженные паргиоты вышли из каюты. – Егор Павлович, напишите по-гречески письмецо к господину Али-паше!
Метакса приготовился писать. Ушаков продиктовал:
– «Жители города Парги прислали ко мне своих депутатов, прося от союзных эскадр помощи и защиты противу покушений ваших их поработить. Ваше превосходительство угрожаете им теми же бедствиями, которые нанесли войска ваши несчастным жителям Превезы. Я обязанным себя нахожу защищать их, потому что они, подняв на стенах своих флаги соединенных эскадр, объявили себя тем под защитою Союзных Империй. Я, с общего согласия турецкого адмирала Кадыр-бея, товарища моего, посылаю к ним отряд морских солдат с частью турецких войск, несколько орудий и военное судно.
Узнал я также, к крайнему моему негодованию, что при штурмовании войсками вашего превосходительства города Превезы вы заполонили
– Вот и все. И придется вам, дорогой Егор Павлович, самому отправиться с этим письмом. Вы не боитесь? – улыбнулся Ушаков.
– Что вы, ваше превосходительство, я готов! – вспыхнул Метакса.
«Если бы знала Любушка, куда я шлю ее сына», – мелькнула мысль.
– Поезжайте, друг мой! Я надеюсь на ваш ум, такт! – ласково сказал адмирал.
XI
Егора Метаксу сопровождал в Превезу Каймакан Калфоглу, ведавший продовольствием соединенной русско-турецкой эскадры. Султан прислал к Али-паше фирман снабдить союзные войска всем необходимым.
Метакса и Калфоглу отправились на адмиральском катере.
К одиннадцати часам утра катер доставил их к Превезе. Не успели они сойти на берег, как увидели ужасную картину: группа алипашинских разбойников вела связанных по рукам греков-невольников. Тут были старики, женщины, дети. Турки предлагали их всем прохожим за несколько пиастров. Несчастные рыдали, протягивали руки, просили их выкупить. Метакса выхватил веревку из рук турка и хотел уже силой освободить пленных, но Калфоглу в ужасе сказал по-французски:
– Что вы делаете? Не трогайте. Они изрубят нас!
Метакса с сожалением выпустил веревку. Но оставить пленных в руках турок ему было жаль. Егор Павлович отдал конвоирам все свои деньги и выкупил греков.
Они пришли к дому французского консула, который погиб вместе со всеми защитниками Превезы.
Их глазам представилось страшное зрелище. У входа на лестницу были сложены пирамидой, как ядра у пушки, отрезанные головы превезян с открытыми, застекленевшими в последних муках глазами.
Привычный к турецким зверствам Калфоглу шел, словно не видел этих голов.
Метакса еле плелся за ним по лестнице. Ужасный смрад кружил голову. На лбу выступил холодный пот. Егор Павлович не выдержал и сел на ступеньки.
– Мне дурно! – сказал он по-французски.
У лестницы на верхней площадке стояли вооруженные до зубов алипашинские янычары. Они с удивлением и презрением смотрели, как этому «франку» дурно при виде приятного для них, обычного зрелища.
– Дайте воды! – крикнул по-турецки Калфоглу.