Адмиралы мятежных флотов
Шрифт:
Среди всей этой молодежной в общем-то компании лишь один человек мог запросто хлопнуть хозяина по плечу и хитро подмигнуть: «Помнишь «Париж Востока»? Как знатно гудели в шанхайской «Астор-Хауз»! А американочек из консульства?»
Контр-адмирал Михаил Коронатович Бахирев, начальник 1-й дивизии крейсеров, старый соплаватель Непенина еще по китайским рекам в допортартуровские времена, многое мог напомнить приятелю, но держался церемонно и чинно, как подобает почти свадебному адмиралу.
Пользуясь тем, что Грессер,
Ренгартен плотно прикрыл дверь:
– Адоиан Иванович, позвольте не мудрствуя лукаво. Канин - на лопате… Штабной народ желает на царствие болярина Непенина.
Адмирал хмыкнул:
– А хорошо ли думато?
– Хорошо. И много. И не одной головой.
– Увольте, увольте! Я здесь на месте. Какой из меня флотоводец?! Я ведь и академии не кончал.
Ренгартен саркастически усмехнулся:
– Канин академию кончил по первому разряду… А флот и ныне там.
– Чем Канин вам нехорош?
– Канин хорош как техник минного дела, - пришел на помощь Черкасский, - но стратег он никакой.
После смерти адмирала Эссена в 1915 году Балтийский флот принял 53-летний вице-адмирал Василий Александрович Канин (1862-1927).
Ренгартен рубил с плеча:
– Ставка имеет к Канину две большие претензии: бунт на «Гангуте» и затяжка десанта в Рижском заливе, задуманного лично государем1.
– У него нет оперативной воли, - снова вступил Черкасский.
– Не зрит дальше минных полей и сетевых заграждений…
– Будет, будет! Совсем старика в порошок стерли.
Князь умел убеждать горячо и мягко - неотразимо.
– Адриан Иванович, вы и сами знаете. Нынче война умов. А не титулованных дипломов. Кто кого передумал, тот и победил. И штаб, и ставка. И генмор - все знают, сколько раз вы немцев передумывали.
– Думать - одно. Воевать - другое.
– Помилуйте! Да как же воевать не думавши?! Вы вон любой маневр немцев наперед знаете. Кому, как не вам, оперативные карты в руки?!
– Вы нам идею бросьте, - потрясал руками Ренгартен, - а мы костьми ляжем - до пунктиков разработаем. Поможем, чем сможем! Весь штаб челом бьет! Матросы, и те в вас верят: «Адриан знает. Адриан не подгадит».
Непенин молчал.
– Господин адмирал, какой сигнал прикажете набрать?
– нарушил паузу Черкасский.
– «Добро» до места.
– Есть!
– Да мало я верю в ваше предприятие, - вздохнул Непенин.
– Бог дал путь, а черт кинул крюк.
– Будешь плох… - начал Черкасский.
– На бога надейся!
– нечаянно перебил его Ренгартен.
И расхохотались втроем. Облегченно.
Непенин не знал и знать не мог, что разговор этот замыслен был Грессером спустя неделю после того, как Колчак отбыл на Черноморский флот.
– Ну вот, - сказал Грессер в укор «морским другам», - Колчак Босфор с Дарданеллами возьмет, а мы с Каниным и Ирбена лишимся. Надо действовать!
Ренгартен набрасывал на бланке юзограммы портрет Черкасского. Князь курил сигару. Довконт чинил карандаши.
В распахнутый иллюминатор врывались весеннее солнце и гоготанье дерущихся бакланов.
– Пиши протокол, Федя!
– скомкал неудавшийся портрет Ренгартен.- Протокол беседы номер…
Все беседы свои на государственно-политические темы они записывали. Зачем? Для кого?
Они были штабистами среднего звена. Офицеры не родовитые, исключая Черкасского, без связей при дворе и высшем свете. Но они не считали себя винтиками морской машины. В свои тридцать два (Довконт и Грессер), тридцать три (Черкасский), тридцать пять (Ренгартен) они полагали, что могут влиять если не на ход истории, то на исход морской войны.
Что внушало им эту уверенность? Горнило Порт-Артура, через которое они прошли (кроме Довконта), Больза, позор Цусимы и развал флота, пережитые остро, но деятельно? Тщеславие молодости? Школа Эссена?
Должно быть, все, вместе взятое. У них были светлые головы и смелые души. Этого довольно, чтобы не влачить юдоль чиновника. Они справедливо полагали, что читать протоколы их бесед будут историки.
И до скончания двадцатого века о них помнили, думали, размышляли.
Александр Солженицын назвал их в «Красном колесе» «морскими декабристами». Валентин Пикуль в «Моозунде» - «офицерским подпольем». Мемуаристы всех политических цветов причисляли их то к «кружку патриотов», то к «масонской ложе», то к «кучке заговорщиков-монархистов», то к «партии флотских прогрессистов».
Их было шестеро. Трое в штабном ядре - Ренгартен, Черкасский, Довконт; трое во флотском рассеянии - кавторанги: подводник Николай Грессер, главный редактор «Морского сборника» Константин Житков и старший офицер линкора «Полтава» Алексей Щастный.
Они не были ни масонами, ни заговорщиками, ни ура-патриотами. Они были офицерами, не безразличными к судьбе флота и Отечества.
Гребцы истории, они пытались направить ее галеру подальше от гибельных скал.
Принтограмма № 4
«…Я распахнул дверь, готовый увидеть лицо своей смерти, и… застыл как соляной столп. На пороге стояла запыхавшаяся от крутой лестницы Тереза. Она была в длинном, светлом по весне платье, с букетиком флердоранжей на белой шляпке.
– Вы приглашали меня в гости?
Я растерянно отступил, не зная, верить ли в счастливое чудо или ожидать подвоха.
– Я к вам на минуту… Там в машине меня ждет муж. Мы заехали заказать летнюю шляпу. Тут у вас в первом этаже замечательная мастерица фрау Гуммерт…