Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой
Шрифт:
Беда в том, что коренному населению в этом новоявленном раю в лучшем случае отводилась роль слуг, а значительная его часть, и прежде всего евреи, подлежали полному истреблению или депортации за Урал.
Первые недели русской кампании прошли весьма гладко. На центральном направлении темпы продвижения вермахта оказались даже выше планируемых. Кадровые соединения Красной Армии понесли тяжелые потери. Но советское сопротивление не прекратилось и постепенно усиливалось. И уже через два месяца после начала войны обнаружился кризис германской стратегии. Стало ясно, что до зимы всех намеченных целей достичь не удастся. Встал вопрос о выборе приоритетов.
21 августа 1941 года Гитлер издал директиву, которую Гальдер назвал «решающей для всей Восточной кампании». Она гласила: «Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками. На редкость благоприятная оперативная обстановка, сложившаяся в результате выхода наших войск на линию Гомель — Почеп, должна быть незамедлительно использована для проведения операции смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр» по сходящимся направлениям. Цель этой операции не только вытеснение за Днепр 5-й русской армии частным наступлением 6-й немецкой армии, но и полное уничтожение противника, прежде чем его войска сумеют отойти на рубеж Десна, Конотоп, Сула. Тем самым войскам группы армий «Юг» будет обеспечена возможность выйти в район восточнее среднего течения Днепра и своим левым флангом совместно с войсками, действующими в центре, продолжать наступление в направлении Ростов, Харьков». Эта директива знаменовала собой временный отказ от наступления на Москву и поворот основных сил вермахта на юг с целью овладения промышленным потенциалом, топливно-сырьевыми ресурсами и продовольствием Украины. Одновременно группа армий «Север» должна была установить блокаду Ленинграда и не допустить тем самым активных действий советского флота на Балтике, мешающих транспортировке из Швеции жизненно важной для экономики Германии железной руды. Среди генералов и историков до сих пор продолжаются споры, имела ли директива от 21 августа роковое значение для Восточного похода вермахта и мог бы Гитлер выиграть войну, если бы тогда начал наступление не на Киев, а на Москву. Ниже я подробнее остановлюсь на этом вопросе.
Поздней осенью Гитлеру стало ясно, что блицкриг в России не удался. А это, по его мнению, исключало достижение полной победы Германии в мировой войне. Уже 19 ноября 1941 года фюрер заявил Гальдеру, что Германии не удастся добиться полной победы над Россией и ее союзниками и война закончится компромиссным перемирием: «В целом можно ожидать, что обе враждующие группы стран, не будучи в состоянии уничтожить одна другую, придут к компромиссному соглашению». 1 декабря командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Феодор фон Бок доносил главкому сухопутных сил фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу, что войска не в состоянии вести планомерные наступательные действия. Последний бросок группы армий «Центр» к Москве закончился неудачей. А советское контрнаступление похоронило последние надежды Гитлера на достижение скорой победы.
Как утверждал Йодль на допросе 15 мая 1945 года, «с того момента, как зимой 1941/42 года разразилась катастрофа... ни о какой победе не могло быть и речи». Но и реального сценария для Германии свести войну хотя бы вничью в тот момент не существовало.
Тупиковая ситуация в России побудила Гитлера форсировать мобилизацию промышленности. 21 марта 1942 года он отдал распоряжение: «Все процессы в экономике Германии должны быть направлены на удовлетворение насущных потребностей военной промышленности». А 28 марта 1942 года на совещании с руководством вермахта Гитлер заявил: «Исход войны решается на Востоке... Ни при каких обстоятельствах не отказываться от наступления на юге. Русские должны бросить все свои силы вдогонку нашим войскам. Районы нефтедобычи жизненно необходимы русским». Промышленность должна была обеспечить новое наступление вооружением, боевой техникой и боеприпасами, а также необходимым зимним обмундированием, от недостатка которого так страдал вермахт в первую русскую кампанию.
После битвы под Сталинградом у Германии оставалась лишь призрачная надежда на исход вничью. Генерал Йодль писал после войны в Нюрнбергской тюрьме, что, когда вслед за Сталинградом в конце 1942 года «Роммелю, разбитому у ворот Египта, пришлось отойти к Триполи, когда союзники высадились во французской Северной Африке, Гитлер ясно осознал, что бог войны отвернулся от Германии и перешел в другой лагерь».
Трудно сказать, действительно ли фюрер верил в «чудо-оружие» (ракеты «Фау-1» и «Фау-2», реактивные истребители, новейшие подлодки, способные к длительному автономному плаванию) как последнее средство достижения если не победы, то хотя бы результата вничью. Создается впечатление, что «чудо-оружие» для Гитлера в большей мере было пропагандистским средством, чтобы побудить и германский народ, и собственное окружение сражаться до конца в заведомо безнадежных обстоятельствах. Во всяком случае, то, что Рейх не выйдет победителем из войны, Гитлер осознал задолго до того, когда в марте 1945-го на замечание одного генерала, что победы одержать не удастся, мрачно заметил: «Это я и сам знаю». Единственный вид «чудо-оружия», который действительно мог бы повлиять на ход войны, проект по созданию ядерной бомбы, сражающейся Германии, особенно в условиях массированных англо-американских бомбардировок, оказался не под силу и был окончательно оставлен летом 1943 года. Накопленные к тому времени запасы урана — 1200 тонн — А. Шпеер вынужден был пустить на изготовление сердечников для бронебойных снарядов вместо дефицитного вольфрама, импорт которого из Португалии был временно прекращен. Но, по утверждению Шпеера, еще осенью 1942 года, когда Вернер Гейзенберг и другие руководители атомного проекта сообщили, что годную для боевого применения атомную бомбу Германия сможет создать не ранее чем через три-четыре года, Гитлер по инициативе Шпеера распорядился постепенно свернуть ядерную программу, поскольку за этот срок исход войны в любом случае будет определен и без ядерного оружия, а скорее всего, она уже просто закончится.
Шпеер утверждал, что после Сталинграда и Эль-Аламейна «люди из ближайшего окружения Гитлера с тревогой наблюдали за его поведением. Он становился все более замкнутым и перед принятием решений уединялся в наглухо изолированном помещении. Его ум утратил прежнюю гибкость и не в состоянии был рождать новые идеи. Говоря образно, он мог идти только по проторенной дороге — у него не было сил сойти с нее.
Основной причиной его упрямства было безнадежное положение, в котором он оказался из-за несокрушимой мощи противников. В январе 1943 года они договорились требовать только безоговорочной капитуляции Германии. Гитлер, был, пожалуй, единственным, кто полностью осознал всю серьезность их заявлений и не строил никаких иллюзий, в то время как Геринг, Геббельс и кое-кто еще из его соратников подчас в разговорах не скрывали намерений использовать политические разногласия между Англией, США и Советским Союзом. Другие ожидали, что он сам прибегнет к политическим средствам и таким образом попытается смягчить последствия своих провалов. Разве раньше, в период между оккупацией Австрии и заключением пакта о ненападении с Советским Союзом, он с кажущейся легкостью не выходил из затруднительных положений с помощью всяких хитроумных уловок? Теперь же на оперативных совещаниях он все чаще повторял: «Не стройте иллюзий. Назад пути нет. Мы можем двигаться только вперед. Все мосты за нами сожжены». Этими словами Гитлер отказывал своим министрам в праве на любые мирные инициативы».
А чего тут удивляться? Гитлер был реалист и прекрасно понимал, что после его агрессии никто из лидеров западных держав не рискнет вернуться к политике «умиротворения», тем более после того, как германское наступление было остановлено на всех фронтах и вермахт повернул вспять. К тому же Гитлеру пришлось бы иметь в качестве потенциальных партнеров по переговорам уже не Чемберлена и Даладье, а Черчилля и Рузвельта, а эти люди, как понимал фюрер, меньше чем на безоговорочную капитуляцию не согласятся. И точно так же у Гитлера не было никаких иллюзий насчет позиции Сталина, так как с германским вторжением был похоронен пакт о ненападении.
Единственным реальным шансом на окончание войны вничью Гитлер считал разногласия между союзниками. 31 августа 1944 года он заявил в «Вольфшанце»: «Для политического решения время еще не созрело. Я не раз доказывал в своей жизни, что могу добиваться политических успехов. И никому не должен объяснять, что я не упущу такой возможности еще раз. Но разумеется, было бы наивным во времена тяжелых военных поражений надеяться на благоприятный политический момент. Такие моменты могут возникнуть, когда придут военные успехи... Настанет момент, когда разногласия между союзниками будут столь велики, что дело дойдет до разрыва. Коалиции во всемирной истории всегда когда-нибудь рушились, надо только выждать момент, как бы тяжело ни было. Моя задача, особенно после 1941 года, заключается в том, чтобы при любых обстоятельствах не терять голову и, когда где-то что-то рушится, находить выход из положения и средства подправлять историю». Но при этом Гитлер сознавал, что самому проявлять инициативу в переговорах как с западными противниками, так и со Сталиным — дело заведомо безнадежное. Лидеры антигитлеровской коалиции сочтут подобные шаги лишь еще одним доказательством слабости Германии. Надежда была на то, что союзники смертельно перессорятся друг с другом из-за непримиримых геополитических противоречий, а потом сами начнут порознь искать сепаратных соглашений с Рейхом. Все, что здесь может сделать германская сторона, так это подбросить дровишек в костер межсоюзнических противоречий. И одну такую акцию Гитлер действительно провел — публично разоблачил Катынское преступление Сталина, расстрелявшего пленных польских офицеров. Однако даже столь сильный козырь не внес перелома в ход партии и не осложнил сколько-нибудь серьезно отношения между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем (хотя двое последних нисколько не сомневались, что Катынь — советских рук дело). И Гитлер понимал, что только чудо, только рука Провидения может поссорить его врагов. Задачей фюрера начиная с 1943 года стало, в отличие от первоначальной стратегии блицкрига, затянуть войну как можно дольше, а Западу и Советам дать больше шансов разругаться друг с другом.
И фюрер мечтал, чтобы ссора между союзниками произошла еще до высадки англо-американских войск во Франции, после которой Германию уже мало что мог-' ло спасти от разгрома. 3 ноября 1943 года Гитлер заявил на одном из совещаний: «Жестокая и связанная с большими потерями борьба против большевизма за последние два с половиной года потребовала участия больших военных сил и исключительных усилий... Опасность на Востоке осталась, но еще большая опасность вырисовывается на Западе: опасность англосаксонского вторжения!.. Если врагу удастся... вторгнуться на широком фронте в наши порядки, то последствия этого проявятся уже в самое ближайшее время». Также и генерал Варлимонт вспоминал, что Гитлер говорил ему в конце 1943 года: война будет проиграна, если вторжение союзников на континент увенчается успехом. А 1 января 1944 года фюрер пророчески заявил: «1944 год будет иметь тяжелые последствия для всех немцев. Жестокая война в этом году приблизится к критической точке». И он не ошибся. После высадки в Нормандии наступил крах Восточного фронта — и потери вермахта в России резко возросли. Воевать на два фронта Германия уже не могла, и немецкое сопротивление не продлилось и года.
Гитлер вполне способен был трезво и объективно оценивать военную обстановку, вникая в мельчайшие детали боевых действий. Генерал Ф. Зенгер-Эттерлин, как ревностный католик, не питавший к Гитлеру никаких симпатий, так описал свое награждение Рыцарским крестом с дубовыми листьями 18 апреля 1944 года: «Гитлер оставил гнетущее впечатление, и я невольно подумал о том, как отреагируют присутствовавшие на церемонии молодые офицеры и унтер-офицеры. Этого человека, дьявольскому упрямству и нигилистической воле которого был подчинен германский народ, многие из этих молодых людей все еще считали полубогом, которому можно полностью доверять, чье рукопожатие вселяет новые силы. На нем был желтый военный мундир с желтым галстуком и белым воротничком и черные брюки — не очень-то подходящий наряд! Невзрачная фигура и короткая шея придавали ему вид еще менее благородный, чем обычно. Большие голубые глаза, оказывавшие, очевидно, на многих гипнотическое воздействие, казались водянистыми, — вероятно, из-за постоянного применения стимулирующих препаратов. Рукопожатие было вялым, левая рука буквально свисала сбоку и подрагивала... В отличие от знаменитых воплей во время выступлений или вспышек гнева голос его звучал спокойно и приглушенно, что даже вызывало жалость, так как не могло скрыть его подавленности и слабости.