Шрифт:
Опьяняющее чувство свободы, когда мчишься с большой скоростью по трассе — словно наркотик, и этот наркотик — адреналин.
Я наслаждался рокотом мотора своего железного коня. Любил проехаться по штатам. Минимум вещей и разумная экономия. Романтика придорожных мотелей и полное отсутствие комфорта, когда я не находил пристанища и ночевал под открытым небом, по-настоящему привлекали мой неспокойный дух.
Все началось с подросткового возраста, с моего первого байка, деньги на который я заработал сам. Тогда я еще не знал, что дорога и скорость
Мой отец был армейским полковником — суровым, жестким и деспотичным. Он считал, что я пойду по его стопам, и не желал слышать, чего хочу я сам. До седьмого класса он муштровал меня сам, потом отправил в Риверсайдскую военную академию, где я проучился до окончания школы, а затем в Вест-пойнт.
Я не знал нормальной жизни. Вся моя жизнь с рождения была похожа на бесконечный курс молодого бойца. Я послушно постигал военное искусство и ежедневно занимался изнурительным спортом. Отец считал, что настоящий мужчина должен уметь за себя постоять. И я во всем соответствовал его чаяниям — к двадцати трем годам я был первым лейтенантом и регулярно выигрывал для своей роты все возможные спортивные награды.
А потом отца сразил внезапный инфаркт. И я обрел свободу. В армии тогда шло сокращение, и когда я решил уйти на гражданку сам, все только обрадовались, и в резерв я вышел с хорошей компенсацией на счету.
Птичка вылетела из клетки, и я занялся бизнесом — починкой и продажей подержанных машин. Но характер, доставшийся от отца и закаленный многолетней военной службой, было уже не изменить. Лишенный возможности драться на ринге, я часто влезал в потасовки, ходя по барам и желая поразмять кулаки. Все свои победы я фиксировал на коже, через татуировки говоря потенциальным агрессорам, с кем они имеют дело.
Со временем это стало таким обыденным занятием, что я заскучал. Тогда-то и объявился мой старый школьный друг, с которым я не виделся много лет. Тома Харди я помнил как тощего хлюпика, вылетевшего из Риверсайдской академии в первый же год, и вот тебе и раз, теперь он знаменитый боксер, участвующий в подпольный боях без правил. Это было круто, хотя я никак не мог представить его боксером, да еще и успешным.
Я обрадовался предложению встретиться, чтобы посмотреть на настоящие бои, где не станут останавливать противников каждые пять минут ради проверки их здоровья. И, заправив полный бак, отправился из Чикаго в Сиэтл.
Указанный адрес я обнаружил быстро, а вот неприметную ржавую дверь подпольного клуба пришлось поискать. Я оставил байк в темном подъезде старого дома и особым знаком постучал в дверь, исписанную граффити и слившуюся со стеной.
Лязг засовов, в открывшемся окошке показался недоверчивый глаз, пахнуло густым ароматом марихуаны. Я назвал пароль, посмеиваясь над выражением лица охранника, который остался доволен моим внешним обликом: я, в потертой коже и с татуированными руками, отлично вписывался в контингент здешнего притона.
Бойцовский клуб оказался в буквальном смысле подпольным: пришлось спуститься по длинной винтовой лестнице пролета на два. Я оказался, должно быть, в старой канализации или заброшенной станции метро, переоборудованной под клуб. Здесь царил гвалт, дым щипал глаза, музыка оглушала.
Я взял двойной виски в баре у входа, высматривая друга. В отдалении начинались зрительские ряды, окружающие боксерский ринг, там уже собиралась толпа, стекались массово любители такого рода развлечений, делались ставки. Я, не колеблясь, бросил на поднос букмекеру полсотни баксов за Харди, хоть и понятия не имел, насколько он хорош.
Хорошенькая официанточка, снующая меж потных мужских тел, споткнулась и рухнула на меня, когда ее случайно толкнули, и меня окатило клубничным ароматом ее волос. Так обычно пахнут дети, а не обслуга в злачных местечках.
— Простите, — испуганно смотрела она на меня, удержавшего ее от падения. У нее были большие карие глаза, наивные и невинные. Как умудрилась она сохранить неиспорченность в таком дерьмовом месте? Мне всегда нравились брюнетки, особенно такие миниатюрные. Если бы не Харди, я бы пригласил ее проехаться на своем байке прямо сейчас. А там уже чем черт не шутит — мотелей поблизости немало…
— Все нормально, — я продолжал в упор разглядывать ее, и она казалась все более симпатичной. Маленькая, но упругая грудь, и попка что надо. Какая нужда заставляет такую хорошенькую девчонку работать в столь отвратительном месте? Такая могла бы стать и моделью.
— Простите, я все исправлю, — бормотала она, пытаясь вытереть пролитый мне на колено напиток рукавом.
— Да все нормально, я сказал, — схватил я дурочку за запястье, получив в ответ ещё один перепуганный взгляд. Дьявол, я не собирался ругать ее, вместо страха мне хотелось увидеть в ней интерес.
К счастью, мой друг спас нас из неловкого положения.
— Эд! — закричал он, пробираясь ко мне сквозь толпу.
— Том! — обрадовался я, спрыгивая с барного стула. Опомнившись, что всё ещё держу девчонку за запястье, я уделил ей пару секунд, наклонившись к ароматно пахнувшему уху. — Когда заканчивается твоя смена, красавица? Надо поговорить.
Красноречивый взгляд девицы свидетельствовал, что в таком заведении, как это, ей точно не место: она побледнела, потом покраснела — черт, я думал, она грохнется в обморок! Не было времени доказывать ей, что она неправильно все поняла — я только хотел вытащить ее из притона, пока она ещё цела и жива.
— Ну? — прикрикнул я, намереваясь добиться своего — объяснять буду потом.
— Через четыре часа. Но…
— Никаких но, да не бойся ты, — дёрнул я ее ближе, спасая от ещё одного удара со стороны толпы. — Не собираюсь я тебя трогать, просто поговорю!
— Зря ты к ней полез, — заметил Том, когда я выпустил несчастную девицу и наблюдал, не отрываясь, как она неуклюже пробирается за бар, чтобы отнести грязную посуду и взять новый заказ. — Она тут под защитой.
— Правда? — скептически повернулся я к другу.