Адской игры, грешник! Том 1
Шрифт:
С хохотом ведьма перерезала горло юнцу и бросила тело монстру на поживу.
— Хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий! — хохотала она.
Витор не выдержал. Рванул меч из ножен, зло захрипел и ринулся вперед. Но я оказался быстрее: прыгнул вдогонку и повалил его на землю.
— Не сейчас! — прошипел я, прижимая клирика к земле. — Не сейчас! Надо уходить. Быстро! Нам не одолеть эту тварь!
Витор зыркнул на меня недобро, но все же поднялся и, увлекая за собой шепчущего молитву Николаса, поспешил обратно в тоннель.
Ведьма еще хохотала, когда послышались крики и
Отряд мы собрали к полуночи. В основном то были крестьяне, чьи делянки пшеницы изъела черная мерзость, и кто решил, что лучше сгинуть в бою с нечистью, нежели от голода или чумы. А вот флорентийские власти помогать не рвались. Не имей я письма кардинала, наделяющего меня особыми полномочиями, они бы не поверили нам и не стали помогать. Пять мечей — это все, кого флорентийцы снизошли выделить. Рыцарь и четверо стражников присоединились к нашему отряду у старой мельницы в последний момент.
Тоннель все усложнил. Но даже не будь этих извилистых подземных ходов, мы бы все равно потерпели поражение. Тогда я не мог знать, чем все обернется. Не мог даже предположить, сколь сильным окажется порождение Ада.
Тварь не брало серебро. Молитвы и сильнейшие ритуалы экзорцизма оказались твари не страшны. Чудовище не боялось стали — мечи крошились в пыль от ударов о серую плоть. Даже мой горящий меч, смазанный святым маслом, не нанес твари ощутимого вреда. Лишь святая вода причиняла ему нестерпимые муки. Но чтобы убить порождение Ада, нам нужно было его утопить в каком-нибудь священном озере.
Почти все, кто спустился с нами в тоннель, были жестоко убиты. Тварь рвала на куски отчаянных крестьян, закидывала в свою огромную пасть и глотала не жуя. Тварь с легкостью разделалась со стражниками и растерзала закованного в тяжелый доспех рыцаря. Выпила его, словно паук муху.
Николас был серьезно ранен, а я едва уцелел. Отступали мы так быстро, насколько позволяли тоннели, которые к тому времени заполонили смертоносные щупальца вечно голодного монстра.
Мы проиграли. И боль тех потерь навсегда останется со мною.
В Часовню Прокаженных я влетел подобно урагану. Следом Витор и Микаэль внесли раненного Николаса. Лицо экзорциста побледнело, скулы и нос заострились, как у покойника, с пересохших губ слетали фразы молитвы.
— Domine Deus, firma fide credo, et confiteor omnia et singula…
Нам на встречу тут же бросились двое лекарей лепрозория.
— Прочь! — гаркнул я, и заорал во всю глотку: — Гюго!!!
Лекарь выскочил из кельи и поспешил на помощь. От Гюго разило вином, но на ногах француз стоял крепко.
— Скорее, несите его сюда, — бормотал Гюго. — Да, вот так. Кладите на стол. Сейчас, брат Николас. Сейчас все сделаем…
Не отвечая на вопросы клириков, ни с кем не разговаривая, злой, будто черт, я ворвался в свой кабинет. Швырнул на затертый стол сумку с записями и со всей силы ударил кулаком по столу. Костяшки пальцев пронзила боль. Она напомнила, что я еще жив. Те крестьяне… Упокой Господь их души.
Меня бил озноб, а внутри, в душе, разгорался лихорадочный огонь. Как одержимый, я принялся раскладывать на столе свои заметки
— Что же это за тварь? — снова и снова задавался я вопросом. — Как ЭТО убить?
Я в очередной раз просмотрел записи, сверился с картой и нанес новую отметку с почерневшими полями и подземельем у старой мельницы. Если добавить еще две отметки, то получится искаженная пентаграмма. И тут что-то проскользнуло… Мысль, догадка.
— Хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий, — повторил я слова ведьмы. Слова из Нового Завета, Откровение Иоанна Богослова.
Теперь все встало на свои места. Когда я осознал все, что мне довелось недавно увидеть — меня вмиг прошиб холодный пот. Апокалипсис… Апостолы Дьявола хотят начать Апокалипсис, и тому имелись доказательства. Ведьма и ее приспешники проводили темный ритуал, надеясь сорвать третью печать. Та тварь в подземелье — ни что иное, как слуга Всадника Апокалипсиса, имя которому — ГОЛОД. Сама же тварь являла собою один из семи грехов — Чревоугодие. Ну конечно, ведь иначе и быть не может! Обжорство и голод всегда идут рука об руку. Выходит, что и вспышка чумы — не происки Дьявола, а конкретное стремление, взлом еще одной печати, после падения которой в мир придет Всадник на бледном коне. В мир придет Смерть.
Не теряя времени, я достал из ящика стола бумагу и чернила. Пламя свечи дрожало от сквозняка, света недоставало, поэтому буквы выходили не такими ровными. Я составил письмо кардиналу и сразу же отправил почтового голубя. Небо посерело, близился рассвет, так что письмо ляжет на стол кардинала уже к завтраку.
Устало откинувшись на спинку стула, я помассировал переносицу. Голова раскалывалась, в волосах запеклась кровь, левая рука болела и плохо слушалась. А в мыслях билось одно: нужно убить Обжорство и остановить Голод. Нельзя чтобы пала печать. Нельзя! Но как?
Как?!!
В горле пересохло. Взяв стакан воды, я сделал большой глоток и тут же поперхнулся. Я понял как убить тварь! Понял я и другое: мало убить Обжорство, нужно найти тех, кто его создал, иначе в мир придет другое чудовище, а за ним еще и еще. В том, что тварь создали искусственно — я не сомневался. «Наука и магия всегда стоят рядом, и грань между ними порой неотличима» — услышал я однажды фразу, она навсегда врезалась в память вместе с человеком, ее сказавшим. Чудовище сотворили с помощью науки и магии — тому свидетельство торчащие из серой плоти трубки и хирургические швы. А так ли много мест, где это можно сделать? Где есть лаборатория, хирургическая комната, и люди, которых никто не станет искать, не станет оплакивать?..
Ответ напрашивался сам собою: лепрозорий.
Да, именно так. Лепрозорий — идеальное место, сокрытое от посторонних, к тому же в этих лечебницах полно прокаженных, которые для всех мертвы. Чем не плоть и корм для монстра? Во Флоренции два рабочих лепрозория: Часовня Прокаженных и Обитель Спасения. Что ж, начнем прямо сейчас. Действуй я по обычному порядку, то сперва допросил бы прокаженных, узнал, не исчезают ли люди и нет ли странностей. И только потом взялся бы за главного лекаря — седого улыбчивого доктора Бруно.