Адвокат
Шрифт:
— Я никому не хочу причинять вреда.
Услышать это было весьма приятно, однако искренность говорившего вызывала сомнения. Я насчитал двенадцать красных трубок — по моему убеждению, более чем достаточно для того, чтобы смерть оказалась мгновенной и безболезненной.
Ствол вернулся ко мне.
— Эй, ты, — раздельно произнес его обладатель, — свяжи их.
Рафтер не выдержал и сделал маленький шаг вперед:
— Послушай, приятель, чего ты добиваешься?
В потолок ударила третья пуля и, никого не задев, ушла в стену. Оглушительный грохот вынудил находившуюся в вестибюле мадам
— Заткнись, — тихо посоветовал он сквозь зубы.
— Не стоит звать меня приятелем, — сказал бродяга, и опасное слово моментально выскочило из моего лексикона.
— Как вы хотите, чтобы к вам обращались? — поинтересовался я, осознавая, что поневоле превращаюсь в лидера нашей группки заложников. Голос мой выражал максимум деликатности и почтительности. Бродяга, похоже, оценил это.
— Мистер.
Обезличенно-вежливое «мистер» устроило всех.
Зазвонил телефон. На мгновение показалось, что террорист выстрелит в аппарат. Вместо этого он движением руки приказал подвинуть телефон поближе, что я и сделал. Левой рукой негр поднес трубку к уху, правой продолжал сжимать направленный в Рафтера пистолет.
Если бы наша судьба решалась голосованием, то большинством восемь к одному бедняга Рафтер оказался бы первым ягненком, принесенным в жертву.
— Алло? — Мистер выслушал собеседника, положил трубку на рычаг и, медленно попятившись, опустился в кресло у края стола. — Возьми веревку, — скомандовал мне. — Свяжи их.
Отрезав от веревки восемь кусков, я принялся за работу, по мере сил избегая взглядов товарищей, чувствуя затылком направленный в меня пистолет. Оставшийся кусок веревки пошел на то, чтобы соединить всех вместе. Узлы Мистер потребовал затянуть как можно туже, так что мне пришлось постараться на совесть.
Подойдя к Рафтеру, я услышал, как он что-то бормочет.
Мне захотелось отшлепать его, как ребенка. Амстеду удалось так напрячь мышцы, что, когда я закончил, веревка едва не упала с его рук. Мокрый от пота Маламуд прерывисто и часто дышал. Самый старший из нас и перенесший два года назад инфаркт, он был компаньоном фирмы.
Не посмотреть в глаза Барри Нуццо я не мог. Другого такого друга у меня не было. Как и мне, ему исполнилось тридцать два года, и работать сюда мы пришли одновременно: он из Принстонского, я из Йельского университета. Он и я жен нашли в Провиденсе. Его брак оказался плодотворным — трое ребятишек за четыре года. Моя семейная жизнь вступила в последнюю стадию невыносимо медленного распада.
Наши взгляды встретились. Мы оба подумали о его детях. Впервые я обрадовался, что у меня их нет.
На улице взвыла полицейская сирена, и Мистер приказал опустить жалюзи на всех пяти широких окнах. Я выполнял команду на редкость тщательно, рыская взглядом по парковочной площадке и мечтая, что кто-нибудь снизу заметит меня и придет на помощь. У входа стояла одна-единственная полицейская машина с включенными мигалками — похоже, копы уже поднимались к нам.
В конференц-зал, где в компании чернокожего Мистера маялись девять белых мужчин.
На фирму «Дрейк энд Суини» работало восемьсот юристов, причем половина из них располагалась в том самом здании, которое в данный момент фактически оккупировал Мистер. Негр велел мне связаться с боссом и сообщить ему, что он, Мистер, вооружен пистолетом и, сверх того, имеет двенадцать шашек динамита. Я позвонил Рудольфу, компаньону фирмы, управляющему антитрестовским отделом [1] , где я работал.
— Ты в порядке, Майк? — грянул голос из выносного динамика.
1
Подразделение, контролирующее соблюдение антитрестовского законодательства.
— Вполне. Будь добр, сделай так, как он хочет.
— А что он хочет?
— Не знаю.
Движением пистолета Мистер распорядился прервать разговор.
Я стоял у стола в двух шагах от Мистера и не сводил с него глаз. Террорист с действовавшей мне на нервы рассеянностью играл переплетенными на груди разноцветными проводками. Вот он легонько коснулся красного.
— Стоит его дернуть, и все будет кончено, — блеснув очками, поведал Мистер.
Нужно было отвлечь его от проводка.
— Зачем вам это? — спросил я, рассчитывая на диалог.
— Не то чтобы я очень хотел взорвать вас, но почему бы и нет?
Меня поразила его манера говорить — ясная, членораздельная речь, продумано и взвешено каждое слово. Передо мной сидел уличный бродяга, но, похоже, в его жизни были деньки и получше.
— Зачем вам убивать нас? — спросил я.
— Не собираюсь вступать в дискуссию, — последовал ответ.
Это называется «Вопросов больше не имею, ваша честь».
Будучи человеком, жизнь которого целиком подчинена циферблату, я посмотрел на часы: в случае чудесного спасения нужно будет запротоколировать теракт с точностью до мгновения. Часы показывали двадцать минут второго. Поскольку Мистер дал понять, что не любит суеты, следующая четверть часа прошла в тягостном молчании.
Я никак не мог поверить, что мы обречены на смерть.
Ведь у него нет ни малейшего повода убивать нас. Со всей определенностью можно утверждать, что до нынешнего дня ни один из моих коллег Мистера и в глаза не видывал. Мне вспомнился лифт — бродяга не знал, на каком этаже ему выйти. Уличный сумасшедший в поисках заложников. К сожалению, по нынешним временам почти норма.
Именно таким абсолютно бессмысленным убийствам отводятся первые полосы газет. Читатели сокрушенно покачают головами: до чего дошло наше общество! А затем по городу расползутся анекдоты про дохлых юристов.
Я уже видел броские газетные заголовки, слышал тараторящих телерепортеров, однако не мог поверить, что так оно и будет.
В вестибюле раздались голоса, прорезалось неясное кваканье полицейской рации. Снова взвыла сирена.
— Что ты ел на обед? — обратился ко мне Мистер.
Слишком удивленный для того, чтобы врать, я поколебался и ответил:
— Цыпленка-гриль с салатом.
— В одиночку?
— Нет, с приятелем. — Я и вправду встретил сокурсника.
— И сколько вам пришлось выложить?