Адвокат
Шрифт:
– Я пожертвовал тысячу долларов Йельскому университету. И пару тысяч местному отделению «Юнайтед уэй» [4] .
– Сколько ты раздал бедным?
У меня были сомнения относительно того, что университет потратил мои деньги на продовольственную помощь нуждающимся студентам.
– Но ведь «Юнайтед уэй» распределяет средства по всему городу, так что какие-то суммы наверняка перепали и бедным.
– Сколько ты раздал голодным?
– Я заплатил пятьдесят три тысячи налогов, из которых немалая доля предназначена для социальной
4
Благотворительная общественная организация.
– И ты сделал это по доброй воле?
– Во всяком случае, я ни на что не жалуюсь. – При подобных обстоятельствах так солгал бы любой из моих соотечественников.
– Ты когда-нибудь был голодным?
Ему больше нравились простые ответы, мое остроумие наверняка осталось бы неоцененным.
– Нет, не был.
– И тебе не приходилось спать на снегу?
– Нет.
– Ты, зарабатывающий кучу денег, настолько жаден, что не положишь в мою протянутую руку ни монетки. – Мистер указал пистолетом на стоящих у стены мужчин: – Таковы вы все. На улице вы проходите мимо меня. Вы тратите больше денег на пижонский кофе, чем я – на еду. Почему вы не поможете тем, кто голоден, болен, у кого нет крыши над головой? Ведь вам-то всего хватает.
Вместе с ним я возмущенно обозрел понурившихся подонков. Печальное зрелище! Лишь Рафтер упрямо смотрел в стол, размышляя о том, о чем думает каждый из нас, завидя на тротуаре одного из друзей Мистера: стоит только дать тебе денег, как ты, во-первых, ринешься в ближайший магазин за бутылкой, во-вторых, пристанешь с новыми домогательствами и, в-третьих, никогда в жизни не прекратишь попрошайничать.
В наступившей тишине послышался нарастающий рокот полицейского вертолета. Можно было только догадываться, что происходило на стоянке под нашими окнами. В соответствии с полученными от Мистера инструкциями я отключил входящие звонки, так что сообщений извне ждать не приходилось. Он не испытывал никакого желания вступать с кем бы то ни было в переговоры, полностью удовлетворяясь нашей аудиторией.
– Кто из этих парней зарабатывает больше всех?
Как я говорил, Маламуд был компаньоном фирмы. Пришлось покопаться в стопке, чтобы найти его декларацию.
– Видимо, это я, – раздался голос.
– Имя?
– Нат Маламуд.
Я пробежал глазами колонки цифр. Не часто выпадает случай ознакомиться со столь интимной информацией, но сейчас это не доставило мне удовольствия.
– Сколько?
О, хитроумные коды налогового управления! Что вас интересует, сэр? Общий доход? Или с вычетом необлагаемой суммы? Чистый? Подлежащий налогообложению? Доход от должностного оклада? Доходы от бизнеса и ценных бумаг?
Фирма платила Маламуду пятьдесят тысяч в месяц, а ежегодная премия, о которой мы могли только мечтать, составляла более полмиллиона. Прошедший год был для него весьма удачным. При этом Маламуд являлся лишь одним из многих компаньонов фирмы, зарабатывавших ежегодно больше миллиона в год.
Я решил не драматизировать ситуацию. Ведь в бумагах были указаны и другие источники: доходы от сданной в аренду собственности, дивиденды,
– Миллион сто тысяч долларов, – возвестил я, оставив двести тысяч затерянными в графах таблиц.
На то, чтобы осмыслить названную сумму, Мистеру потребовалось некоторое время.
– Ты сделал миллион, – обратился он к Маламуду, ничуть не устыдившемуся богатства.
– Да.
– Сколько денег ты отдал голодным и бездомным?
Я лихорадочно искал данные о суммах пожертвований, которые не облагались налогами.
– Не могу вспомнить точно. Мы с женой не экономим на благотворительности. По-моему, взнос в пять тысяч был передан в окружной фонд. Уверен, вы знаете, они там раздают деньги нуждающимся. Мы жертвуем немало, и мы счастливы делать это.
– Еще бы не счастливы! – Впервые в голосе Мистера прозвучала насмешливая нотка.
Он вовсе не желал знать, насколько мы щедры в действительности. Ему требовались лишь голые цифры. Мистер велел мне написать на листе наши фамилии и указать рядом с каждой доход за прошлый год и сумму пожертвований на благотворительность.
Я не мог решить, стоит ли торопиться или лучше выполнить приказ не спеша. Что, если соотношение между двумя цифрами его не устроит? Похоже, разумнее не пороть горячку. Ведь и так абсолютно ясно: мы, богатеи, заколачивая кучу денег, отдаем бедным жалкие крохи. Кроме того, я понимал: чем дольше длится наше пленение, тем больше у полиции времени на подготовку к освобождению, тем искуснее она его проведет.
Мистер не угрожал, что каждый час будет убивать по заложнику. Он не требовал выпустить из тюрьмы своих дружков. Ему вообще ничего не было нужно.
Я мешкал. Маламуд возглавил список, а в самом конце его оказался пришедший в фирму три года назад Колберн с какими-то восемьюдесятью шестью тысячами. Неприятно удивил тот факт, что мой приятель Барри Нуццо заработал на одиннадцать тысяч больше, чем я. Это мы с ним еще обсудим.
– Округленно общий доход составляет три миллиона долларов, – доложил я Мистеру, который, сжимая красный проводок, опять вроде задремал.
Он медленно покачал головой:
– А бедным?
– Пожертвований роздано на сто восемьдесят тысяч.
– Плевать я хотел на пожертвования. Не ставь меня и людей, живущих на улицах, в один ряд с теми, кто шляется по концертным залам и синагогам, по клубам, где белые баловни судьбы устраивают аукционы изысканных вин или автографов знаменитостей, бросая пару долларов в кружку бойскаута. Я говорю о еде. Еде для голодных, что живут в одном городе с вами. Еде для младенцев, которые, пока вы делаете миллионы, кричат по ночам от голода. Как насчет просто еды?
Он смотрел на меня. Я смотрел на аккуратную стопку бумаг. Врать было нельзя.
– В городе есть сеть общественных кухонь, – продолжал Мистер, – там бедняки и бездомные могут подкрепиться. Сколько денежек твои приятели передали этим кухням? Хоть один из вас?
– Передали, но не напрямую, – начал я. – Некоторые благотворительные организации…
– Заткнись! – Он поднял пистолет. – А приюты, где мы спим, когда на улице мороз? Сколько ночлежек числится в твоих бумагах?
– Ни одной. – Находчивость мне изменила.