Аэропорт
Шрифт:
— Что — он, Инес?
— Он обращается с ними очень осторожно… — Апатия Инес прошла, она теперь явно нервничала. Взгляд её перебегал с одного лица на другое. — А почему вы об этом спрашиваете?
— А вы совсем не догадываетесь, почему, Инес? — вкрадчиво спросил Ордвей.
Она молчала, и тогда Ордвей снова спросил, как бы между прочим:
— Где вы проживаете?
Инес сообщила адрес, и он его записал.
— Ваш муж был дома сегодня днём или вечером перед тем, как отправиться на аэродром?
Инес подняла испуганные глаза на полицейского.
— Был.
Ордвей
— Соедините меня, пожалуйста, с полицейским отделением этого района. — Он набросал на бумажке несколько цифр. — Пусть не кладут трубку…
Таня поспешила к телефону.
Ордвей снова обратился к Инес:
— Ваш муж держал дома взрывчатку? — Инес явно колебалась и медлила с ответом. Голос Ордвея внезапно стал резок: — Вы до сих пор говорили мне правду. Не лгите же теперь! Была у него взрывчатка?
— Была.
— Какая именно?
— Динамит… и капсюли… Они у него остались…
— С тех пор, когда он работал подрядчиком?
— Да.
— Говорил он вам про них что-нибудь? Объяснял, зачем он их держит?
Инес отрицательно покачала головой.
— Нет, Он говорил только, что это не опасно, если… если знать, как с ними обращаться…
— А где он их хранил?
— Просто в ящике стола.
— Какого стола, где?
— В спальне. — Внезапно Инес покачнулась, лицо её побелело. Это не укрылось от Ордвея.
— Вы что-то вспомнили! Что именно?
— Ничего! — Но голос и глаза Инес выдавали охвативший её ужас.
— Да, вспомнили, не запирайтесь! — Ордвей наклонился к Инес, лицо его стало жёстким, суровым. Снова от былой обходительности не осталось и следа: перед Инес стоял полицейский, грубый, беспощадный; ему нужен был ответ, и он знал, что получит его. — Не вздумайте запираться или лгать! — выкрикнул Ордвей. — Не поможет. Говорите, о чём вы подумали. — Инес всхлипнула. — Бросьте это! Говорите!
— Сегодня вечером… я как-то не обратила на это внимания сначала… эти штуки…
— Динамит и капсюли?
— Да.
— Ну, что вы тянете? Говорите, в чём дело?
Инес прошептала едва слышно:
— Их не было на месте!
Послышался ровный голос Тани:
— Я вас соединила, лейтенант. Дежурный на проводе.
В комнате царила мёртвая тишина.
Ордвей махнул рукой Тане, не отрывая взгляда от Инес.
— Известно ли вам, что сегодня вечером, перед тем как сесть в самолёт, ваш муж застраховал свою жизнь на крупную, очень крупную сумму в вашу пользу?
— Нет, сэр, клянусь, я ничего не знаю…
— Я вам верю, — сказал Ордвей. Он умолк, что-то соображая. Когда он снова заговорил, голос его звучал ещё резче: — Инес Герреро, слушайте меня внимательно. У нас есть основания полагать, что ваш муж сегодня вечером имел при себе эти взрывчатые вещества, о которых вы нам сообщили, и, улетая в Рим, взял их с собой. Поэтому — так как иного объяснения его поступку нет — мы считаем, что он сделал это с намерением взорвать самолёт и убить себя и всех находящихся на борту. Теперь я хочу задать вам ещё один вопрос, но прежде чем вы на него ответите, подумайте хорошенько, подумайте о тех, кто находится там, в самолёте, обо всех этих ни в чём не повинных людях, среди которых есть дети. Вы знаете вашего мужа, Инес, вы должны знать его лучше, чем кто-либо другой. Способен ли он… ради страховой премии, ради вас… способен ли он сделать то, о чём я только что сказал?
По лицу Инес Герреро струились слёзы. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Еле слышно, запинаясь, она пролепетала:
— Да… да, мне кажется, он способен.
Нед Ордвей отвернулся от неё. Он взял у Тани телефонную трубку и заговорил быстро, понизив голос. Он сделал краткое сообщение, попутно отдавая распоряжения. Потом снова обернулся к Инес Герреро:
— Мы должны обыскать вашу квартиру и можем, разумеется, получить ордер на обыск. Но вы облегчите нам дело, если сами дадите на это согласие. Ну, как?
Инес тупо кивнула.
— Отлично. — В телефонную трубку Ордвей сказал: — Она согласна. — И, опустив трубку на рычаг, повернулся к Уэзерби и Мелу. — Поищем улик у него на квартире. Это всё, что мы можем пока предпринять.
Уэзерби проговорил мрачно:
— Да и мы тоже мало что можем сделать, — остаётся только молиться. — Лицо у него сразу осунулось, потемнело; он начал составлять новую радиограмму командиру рейса два.
9
Пилотам рейса два подали горячую закуску, заказанную капитаном Димирестом. Тарталетки, принесённые стюардессой из салона первого класса, быстро исчезали с подносов. Димирест, надкусив тарталетку с омаром и грибами, сдобренными пармезанским сыром, одобрительно хмыкнул.
Стюардессы, по обыкновению, продолжали усиленно заботиться о тощем Сае Джордане. Украдкой, за спиной двух других лётчиков, они сунули ему ещё несколько тарталеток на отдельном подносе, а когда Джордан повернулся к приборам, следя за системой перекачки топлива, за щекой у него был изрядный кусок бекона, нафаршированного куриной печёнкой.
Вскоре всем трём пилотам, отдыхавшим по очереди в мягком полумраке кабины, будет подано ещё одно изысканное блюдо и десерт, какими авиакомпания потчует своих пассажиров первого класса. И только столовое вино и шампанское оставались привилегией пассажиров и не подавались команде.
«Транс-Америка», как и большинство авиакомпаний, старалась вовсю обслуживать свои рейсы в полёте первоклассной кухней. Это встречало возражения: кое-кто считал, что авиакомпании — даже международные — должны заниматься исключительно проблемами транспорта, свести обслуживание пассажиров к определённому среднему стандарту и покончить со всякими излишествами, включая сюда и еду более высокого качества, чем обычный стандартный обед. По мнению же других, слишком многое в современном транспорте свелось к такому среднему стандарту, и они одобряли хорошую кухню на самолётах, считая, что это придаёт полёту известный шик. Жалобы на недостаточно хорошую еду поступали к авиакомпаниям чрезвычайно редко. Для большинства пассажиров — как первого, так и туристского класса — еда в полёте представлялась своего рода развлечением, и они поглощали её с аппетитом.