Аэротаник
Шрифт:
– Да, возможно вы правы. Вы ведь так наблюдательны. Видите ли, Виктор Тимофеевич… Как бы вам попытаться разъяснить причины столь беспокойного моего состояния, даже внешне заметного, как вы изволили заметить, особенно по отношению к зрительным органам, которые помимо своей основной и прямой функции, действительно – и это замечено учеными и прочими наблюдательными людьми, такими как вы – могут в какой-то степени отражать внутреннее беспокойство того или иного человека, в зависимости от его степени потрясения. Хотя, справедливости ради, можно упомянуть и состояния так называемой чрезмерной радости или даже явлений, условно называемых любовью – это тоже проявляется вполне заметными реакциями со стороны зрительного аппарата как то: блеск, неопределенные движения глазных яблок, игра и необычное преломление света, реакция зрачков и прочие мелкие признаки нарушения душевного спокойствия и равновесия.
– Снимаю шляпу. Ваши познания в таких областях науки, которые доступны
– Благодарю вас. Но, не могли бы вы перевести свой меткий взгляд чуть ниже и проанализировать ситуацию с состоянием кожных покровов моего лица вот тут с левой от органа обоняния стороны.
– А я и смотреть, братец вы мой, не стану. А зачем? Я ведь знаю, что там должно было быть, и чего теперь уже не наблюдается. Разве вы не помните вчерашний визит к талантливому нашему экстрасенсу Берендюкову Степану Леонидовичу?
– Ах да, эти руки, излучающие тепло или возможно некую малоизученную энергию, например, исходящую из космоса – конечно, этот эпизод еще хранит моя память. Так что же?
– Ну, уж вы сразу о каких-то энергиях. Космос. Вот так всегда. Экстрасенс – это так, чтобы сказку, как в песне поется, сделать былью. Аферисты они все, если хотите знать мое мнение. Так что, вчерашний сеанс – это чтобы за рамки реалистического формата не выходить. Но ведь, мил человек, разве на самом деле не чудо ли это было, посланное нам… то есть вам Писателем нашим? Вам этого мало? Ну честное слово, нет у меня, милостивый государь, желания ботинки снимать и ходить по воде, доказывать всемогущество Писателя нашего. Я бы лучше поплавал. Дни-то вон какие теплые стоят. Тут ведь надо еще с Писателем договориться о такого масштаба демонстрации чуда, постараться толкнуть его на это. Но ведь того гляди толпа соберется, да еще милиция прилетит – а я там лицо известное, мне нельзя. Не знаю, разве что ночью или вечерком. Правда ночи белые стоят, толпы влюбленных гуляют, тоже не самое лучшее время. Повторяю, если бы не формат, я бы вам сейчас в порядке доказательства живого мамонта привел на поводке и заставил бы его по-птичьи щебетать и на задних лапках прыгать или эту… летку-еньку танцевать. Право, моей личной фантазии не хватает, что еще придумать. Луну вам, что ли, в сиреневый цвет перекрасить?
– Вы, уважаемый, успокойте реакцию вашей нервной системы, ибо я не отрицаю факта исчезновения новообразования, покоившегося до сего момента у подножья моего выдающегося органа обоняния. Действительно явление необъяснимое и сопоставляя его с фактом нашего разговора вчерашнего, нельзя ни смириться с вытекающим из всего этого выводом о том, что сверхъестественное явление имело место и ставит меня перед необходимостью считать доказательным все выше вами изложенное. Слава Писателю! А этих… доисторических представителей фауны – их того, не надо…
– Отлично! Поздравляю от всей души. Позвольте, я вас обниму и расцелую. Вот так! Теперь я не буду один. У меня есть соратник. Это же праздник. Настоящий праздник. Ну, вы знаете, что-то вроде крещения должно было бы быть в такой вот торжественной ситуации. Что бы такое придумать, обряд какой-нибудь? Окунуться в бумажную макулатуру или что-нибудь этакое… Но Писателю, повторяю, это все не нужно. Это я так… И вообще тут много чего не так, как у людей, извините. Вот, к примеру, понятия «грех, согрешить» поощряются писателем более, чем праведность и набожность. Ибо это необходимо для сюжета, как соль, перец, сахар – при приготовлении тех или иных блюд хозяйкой. Иной раз согрешить, совершить преступление – это просто подвиг во имя нашего писательского мира. Драма ведь нужна, лабиринты всякие, узлы, тупики, дно. Так что теперь мы с вами вместе и горы свернем, я обещаю, а главное – спасем этот мир. Закрутим такой сюжетик, что Писатель наш побоится печи топить до тех пор, пока не увидит свою книгу на полках книжных магазинов и библиотек. А мы спокойно будем продолжать жить, трудиться, учиться и так далее. Я вот, может, и на пенсию соберусь…
– А могу ли я, милейший Виктор Тимофеевич, поинтересоваться, каким образом вы общаетесь с Писателем нашим? С помощью приборов каких-нибудь технических или так – телепатический мост, например.
– Ну, насчет приборов – это зачем? На то он и всемогущ, наш Писатель. Он может дать знать о себе как угодно – и предметы могут заговорить, и сон соответствующий присниться или так – видение какое-нибудь возникнуть. Что касается меня самого, то… Не знаю, это может показаться странным, но однако ж могу открыться – вы ведь не будете эту информацию распространять на непосвященных? Видите-ли, я тут совсем недавно ежа малюсенького нашел в нашем лесу – там за речкой. Захотелось воспитать, как домашнее животное, чтобы рядом живое существо было, об ноги терлось. Чтобы иной раз была бы возможность руку протянуть и тепло ощутить. Я ведь человек одинокий, судьба так по задумке Писателя сложилась, не как у всех… Нет, давайте я уж с конца начну… Ну, в общем, дело, насколько я понимаю, выглядело так: видимо Писателя нашего муза оставила как-то на время, и вот он, почувствовав некий творческий спад, подумал: а ведь я всегда, в отличии от некоторых, в трезвом виде творю, ибо пишу обычно на работе, выкраивая время между приемом пациентов и используя прочие свободные минуты. А что, интересно, попадет под перо, ежели в крови моей окажется некоторое количество алкоголесодержащей жидкости? Каким же таким необычным образом это повлияет на процесс творения как стихов, так и прозы. Начал экспериментировать, ну и результатом этого эксперимента стало появление на страницах романа неких антиформатных, так сказать, сюжетов, и в частности введение в наш с вами до боли реальный и материальный мир… говорящего ежа. Представьте мое удивление – шок да и только… хотя, не скрою, приятный; эти наши тихие беседы темными вечерами, доверительные и дружеские… Ну это – ладно… Конечно, над сей исписанной запутанными фразами страничкой Писатель посмеялся позже, и угодила она в корзину скомканная. Но зов помощи был услышан мною, а теперь и вами, передан в наш мир. Вот так – через это симпатичное и дорогое мне колючее животное, оживленное писательским духом, дошло до нас обращение Писателя к своим героям с просьбой помочь произведению сдвинуться с мертвой точки. А иначе… Корзина или огонь камина – не все ли равно. Ведь, не ровен час, Писатель наш депрессией или еще что-нибудь похуже заразится. Тогда – все, такое тут начнется. Здоровье ведь на творчестве отражается. Такова вот ситуация. И это нет – не шантаж, не угроза. Может быть просто минутная слабость, зов отчаяния, смешанные с оригинальным и в какой-то степени, я бы сказал, детским шаловливым юмором, фантазиями, скрытым протестом, которые навязчиво присутствуют в сознании и творческом поведении творца нашего, не смотря на драматизм и кажущуюся серьезность той или иной ситуации – своей личной или описываемой в творчестве. Некоторые ведь что делают? Пишут, не отвлекаясь, а захотят пошалить, отвлечься – на полях рожу рисуют, а текст, в отличие от нашего Писателя, не трогают. Или так – безвинную шутку все же допускают, вроде ссылки на тех читателей, что не найдя в творении стиха рифмы морозы-розы, могут и помидором в слюдяное окошко персональной дачки заехать. Яйца тухлые тоже годятся. Ну, этим иногда и Пушкин наш Шура, то есть их Пушкин, грешил (я не про яйца) – удивляя своими неожиданными отступлениями от серьезных классических линий и таким образом протестуя против тогдашней литературной бюрократии. Ну и рисовал заодно на полях, дурачился. Правда, нынче-то и у нас, и в том божьем мире кто только из пишущих не протестует и не дурачится.
– Любопытна и весьма полезна вами изложенная информация. И во многом проясняет наше и мое личное положение в этом непростом мире, созданном Писателем по образу и подобию божьего мира. А каковы, милостивый государь, ваши предположения насчет, так сказать, дальнейшего развития событий. И ваши мысли по поводу наших личных возможностей в сложившейся ситуации. Вы ведь намекнули на некий план, так сказать, зреющий в ваших мыслях на этот счет.
– А это, братец мой, необыкновенно просто осуществляется.
– Каким же таким, позвольте поинтересоваться, образом?
– Ну, давайте исходить из наших с вами социальных положений, семейных обстоятельств и прочих таких вот подобных вещей. Итак, вы у нас являетесь представителем сложной и уважаемой профессии, относящейся к разряду физических. А ваш покорный слуга напротив – скромный чиновник, труженик правоохранительных органов, что, обратите внимание, является неслучайным элементом некой творческой идеи Писателя. Ну, надеюсь, вы поняли, в каком направлении мы могли бы двинуть сюжет, чтобы он стал увлекательным, смелым, интересным во всем, драматизированном по всем параметрам, то есть отвечал бы выбранному Писателем типу произведения.
– Я, однако, пока еще затрудняюсь в этом отношении. Тем более получается, что судьба нашего отдельно взятого целого мира – пусть материально-вымышленного – в наших, так сказать руках. Поэтому та ответственность, что лежит на нас обязывает к достижению разумных решений поставленных задач. Но я готов довериться вам, ибо ваш опыт, основанный на беседах с обитателем вашего дома – зверьком типа еж лесной – ставит вас в положение лидера и поэтому я готов продолжить свою пассивную позицию и выслушать до конца вашу мысль по этому вопросу.
– Ну хорошо. Тогда я скажу прямо и надеюсь вы меня целиком и полностью поддержите. Все ведь очень элементарно. Вам, уважаемый Владимир Ильич, надлежит убить кой-кого. Вот и всего-то. Сразу поясняю: весьма и весьма подходящим вариантом для этой цели является ваша законная супруга. Ведь, смотрите, как все отлично складывается: бездетная семья, охлаждение отношений на почве интеллектуального разрыва, тяжелые томящие раздумья, чуть ли не раскольниковские. Любовь перерастает в ненависть. Эх, у меня прямо руки чешутся. Поскорей бы. Ну, подумайте. Как потом все закрутится-завертится. Переполох-то какой будет.