Аэротаник
Шрифт:
– Виктория… Ах, да! Это весьма забавно, ибо она ваша, можно сказать, тезка. Виктория Тимофеевна.
– Как вы сказали? Виктория Тимофеевна? Неужели? Вот как? Минуточку… Редкое, действительно, совпадение, но должен вам признаться, была у меня в молодости одна… Ах, да, сирень… Я тут как раз вспоминал недавно… Как странно. Но, вы говорите, его – того шустрого – звали Константин? Это ее, вашей тещи, годами скрываемая тайна? Ну что ж, Константин, Костя. Но не Виктор… Увы… Видно не судьба. Ах, все равно не спать сегодня. Мне ведь нынче услышать имя Виктория, это сразу бессонная ночь. Даже если о какой-нибудь королеве Виктории промелькнет что-либо по радио, а я сразу о своем… Да, было время… А кто же он, тот самый Константин-Костя Ветров, и где он? Убежал, потерялся, ее потерял? Страдает, думаю. Первая любовь ведь не забывается, тем более такая сложная, запутанная, безнадежная. Запретный плод – роман с замужней женщиной – сладок, но ядовит, увы. Уж поверьте мне старому… А впрочем – ладно… О чем я? Да, ведь так можно заработать своего рода диабет – хроническое заболевание души. Вот и я со своей – той Викторией… Вика… Всю эту жизнь. Ну да ладно, не столь важно. Не обо мне сейчас. Мои собственные раны не должны нас волновать. Была просто похожая история. Это время года всегда напоминает о том – белые ночи, сирень и прочее. Однако, вернемся на землю и не будем больше тратить время на ненужные нашему ответственному
Наденька взяла отгул и собралась поехать навестить мать. Она вышла из дома и пошла по незастроенному участку к ближайшей трамвайной остановке. На пути попался сиреневый куст, который не мог не остановить ее своими благоухающими гроздьями лиловых цветов. Надя остановилась и незаметно отломала несколько маленьких веточек для мамы. Мать ее вовсю занималась своим участком, копалась в земле и как будто забыла про больницу, где она совсем недавно собиралась умирать. Она не то, чтобы жалела о том, что рассказала правду дочери, но была просто не совсем уверена в правильности своего решения. Можно было и оставить все, как есть. Но… Виктория Тимофеевна не могла смириться с тем, что все эти последние несколько лет носила статус жертвы измены мужа, хотя и покойного ныне. Обида и боль, конечно, притупились, но не пропали вовсе. Гордость взяла свое. Теперь, раскрыв секрет, Виктория Тимофеевна, получалось, отомстила за нанесенное оскорбление этим своим признанием, что первая завела роман на стороне еще в самом начале замужества, правда задолго до измены супруга – можно сказать, на всякий случай, загодя или впрок. Видимо и сейчас, и тогда, в самом начале своей семейной жизни, к своему настоящему замужеству Виктория Тимофеевна не слишком серьезно относилась и, если бы не катастрофические последствия – «потусторонняя» беременность, то роман продолжался бы неизвестно сколько долго. Но испугавшись, она оборвала все контакты с тем самым молодым человеком Костей – тайным отцом ребенка. Обманутый муж так ничего и не понял. Грешил на брак индийской резиновой продукции. Хотя в те годы и это был большой дефицит. Так где он теперь, тот Костя, жив ли? Теперь, освободив свою душу от тайн и секретов, Виктория Тимофеевна все чаще и чаще стала отдаваться воспоминаниям и пыталась возродить в памяти красивого молодого человека – Константина. О любви ей тоже, как и ее ровеснику Виктору Тимофеевичу и, видимо, многим другим пожилым людям, всегда в начале лета напоминал запах сирени, наполнявший все вокруг. Вот и дочь принесла ветку. Надо же… Боится за мать. Но сердце – ничего, перебоев и болей уже нет. Даже легче стало, появилась уверенность в глазах и какой-то новый оттенок на красивом и дерзком, не смотря на годы, лице. Только иногда ощущается легкое нытье в области груди, но это от сладких воспоминаний и все того же запаха сирени.
Владимир Ильич весь этот трудовой день оставался задумчивым и рассеянным, выполняя свои обязанности вяло и как-то автоматически. К счастью, профессия его была грузчик, а не хирург или работник атомной электростанции. После работы, предварительно купив в киоске свежую газету, он зашел в хозяйственный магазин, чтобы приобрести небольших размеров топорик. Все топоры были на одно лицо, но Владимир Ильич долго выбирал самый лучший и, наконец, нашел по каким-то, только ему понятным, признакам, то, что нужно. Покупку свою он аккуратно завернул в газету, скрыв таким образом содержимое. К тому моменту, когда он, наконец, прибыл домой, Наденька уже успела вернуться домой и дымила на кухне. Владимир Ильич быстренько спрятал сверток в прихожей, сунув его за тумбочку с обувью. Съев с удовольствием две котлетки с гречневой кашей и выпив чашку крепкого чаю, он покинул кухню и устроился на стареньком потертом кресле, чтобы обдумать план спасения Писателева мира. Через несколько минут Владимир Ильич понял, что просто шмякнуть по голове Надежду Дмитриевну (или фактически Константиновну, каковой она оказалась), и сдаться властям – это слишком примитивно. Должна быть тонкая игра. Необходимо учитывать массу обстоятельств, чтобы запутать следствие. Иначе расследование без этого не было бы насыщенным и интересным, лишенное лабиринтов, зигзагов и загадок. Само преступление необходимо было загримировать под несчастный случай или при помощи сфабрикованного алиби сбить с толку следователя и направить по ложному руслу. Может быть он с топориком слишком поторопился? Не придумать ли что-либо иное – более изящное и утонченное? Приступ болезни, отравление грибами, которых правда еще не было в лесу, или якобы самоубийство? Завести в лес и сослаться на неуловимого маньяка? Однако Владимир Ильич, если и начитался кой-каких старых книг, то вряд ли это были детективы, и поэтому, как ни вспоминал он тексты неких прочитанных скрижалей, он так и не смог остановиться на каком-либо варианте убийства. А свой личный опыт преступления законности у него был слишком мелок, примитивен или груб, тем более лишен какой-либо ориентации на некую идею или философию.
Наденька то осторожно появлялась в комнате, стараясь походить на тень, то вдруг исчезала снова, материализуясь на кухне. Чувствуя за собой вину, хотя на само деле – будучи без вины виноватой, она старалась вести себя тихо, как мышь, двигалась бесшумно и не пыталась заводить каких-либо разговоров, хотя могла бы, например, поделиться с супругом своей поездкой за город к матери. Она и в постель юркнула только после того, как муж показался ей спящим. Но Владимир Ильич и не собирался засыпать, просто лежал с закрытыми глазами и продолжал обдумывать предстоящее преступление черты закона, являющееся одновременно и злом, и благом для всех обитателей этого странного мира, созданного Писателем по образу и подобию божьего мира – о чем Володя постоянно напоминал сам себе.
Наконец его осенило: побелка потолка! Вон оно пятно – зияет в полутемной зашторенной комнате совсем, как черная дыра. Ведь давно уже приготовлены краска, кисти. В прихожей в углу стремянка стоит. А у Наденьки сегодня как раз отгул, и она остается дома. Как же все замечательно можно организовать: достаточно аккуратно шмякнуть обушком топорика спящую Надежду Константиновну, например, таким же манером, как это в черно-белом Володином сне сделал знаменитый супруг той другой Надежды – дочери другого Константина. А дальше – просто: труп, переодетый в старую поношенную (рабочую) одежду, пятна свежей краски на потолке, на стремянке, на руках и одежде потерпевшей, подходящая поза – якобы после падения и удара, допустим, о твердый угол стола. Все это нужно сделать под утро, пока Наденька еще не проснулась. И сразу – бегом на овощебазу. И топорик можно по дороге ликвидировать – бросить в пруд или придумать какое-нибудь иное место. С работы можно в присутствие коллег-грузчиков пытаться безуспешно звонить домой – любимой супруге, изобразить волнение, почему, мол, не отвечает и так далее. Так, что еще? Возвращение со службы. Шоковая реакция, крик помощи на весь подъезд хрущевского дома. Ну а дальше – соответствующее поведение с прибывшими представителями правоохранительных органов. Вроде бы не должно быть проблем. А уж как там со следствием будет – посмотрим.
Неожиданно появилось непреодолимое желание, не дожидаясь завтрашней встречи с Виктором Тимофеевичем, осуществить самим придуманный план сейчас же, сию минут, пока горяч еще лоб от нахлынувших идей. Володя тотчас спустил одну ногу с кровати, нащупал тапочку, затем осторожно передвинул и опустил вниз другую ногу. Наконец крайне осторожно он приподнялся сам и оказался в вертикальном положении. Кровать, конечно, издала предательский скрип, и Наденька слегка встрепенулась. Как будто не просыпаясь, произнесла:
– Володенька, ты…
– Вы напрасно прерываете свой отдых. Извольте не обращать внимания на мою персону. Оставьте свое неуместное любопытство хотя бы до завтрашнего утра. Тем более, как мне кажется, при отправлении естественных надобностей для граждан в нашей демократической стране еще не ввели неких особых правил, как то: заявление на получение разрешения посещать гальен в ночное время суток или обязанность отчитываться перед членами семьи за каждое обусловленное физиологической потребностью действо. Некоторое расстройство со стороны нижней части моего желудочно-кишечного тракта требует этого незапланированного прерывания сна и посещения кабины нашего, увы, несовершенного совмещенного санитарно-гигиенического узла. Надо ли продолжать?
В ответ Наденька вздохнула, повернулась на другой бок и затихла. Володя отправился в прихожую, отыскал топор, аккуратно извлек его из газетного свертка и закрылся в туалете. Ему вдруг показалось, что скрипнула кровать и жена снова проснулась, может быть даже собралась тоже в туалет. Встав на унитаз, Володя дотянулся до бачка и на всякий случай пока спрятал там свое орудие убийства. Но вроде было тихо. Все же Владимир Ильич решил пока задержаться в санузле, дабы супруга тотчас снова не проснулась. Он даже действительно честно помочился, а затем сел на унитаз и стал ждать, еще и еще раз обдумывая все детали предстоящего убийства супруги. Через некоторое время он, наконец, решился подняться и, достав топор из временного тайника, осторожно вышел в прихожую. На цыпочках он вошел в спальню, пряча орудие будущего убийства за спиной. Надя спала все на том же боку, повернувшись к стенке. Владимир Ильич, обезумевший, уже стоял над нею и аккуратно поднимал топорик на ту самую оптимальную высоту, которая позволяет произвести грамотный удар, с учетом многих параметров – физических и прочих. Ведь нельзя же было размозжить голову так, чтобы кровь и мозговое вещество разлетелось бы по всем сторонам, запачкало б постель и прочие предметы. С другой стороны излишняя аккуратность может обернуться простым ушибом. А кому это надо? Кроме того можно ведь и промахнуться. Прежде чем опустить обух на спящую голову супруги, Владимир Ильич взглянул наверх, правильно ли оно – положение топора. Нет, оно было достаточно правильным. Но тут в поле зрения Володи вдруг попал потолок, на котором он почему-то не обнаружил того самого пресловутого пятна, требующего покраски. То есть как? Куда оно пропало? Ведь это все меняет! От такой неожиданности он вздрогнул и чуть не вскрикнул, а топор вывалился из рук и вместо головы Наденьки, шмякнулся об его собственную голову. К счастью, падение железного предмета было обусловлено естественным притяжением Земли, и в данном случае не было иной дополнительной внешней силы, повлиявшей бы на инерцию и силу удара этого сравнительно нетяжелого орудия труда и убийства, что соответственно не вызвало серьезных драматических последствий. Кроме того с черепом соприкоснулась тупая часть предмета, а не острие. Однако ж удара было достаточно, чтобы Володя рухнул вместе с топором на пол рядом с кроватью. При этом он даже потерял на некоторое время сознание. Лишь мельком в последний момент он успел увидеть появившуюся на потолке фреску – лицо хитро улыбающегося Ильича-вождя, в черной кепке и с ярко-красной гвоздичкой над козырьком. Затем был какой-то шум, стук и что-то еще непонятное. Володя очнулся. Вместо кровати рядом оказался все тот же унитаз, с которого уснувший он очевидно свалился, получив удар свалившимся с бачка топориком. Надя колотила в дверь руками и ногами. Она готова была звать на помощь соседей.
– Володенька, что с тобой? Открой, я прошу тебя! Господи, да что же это? Что случилось?
Володя, очнувшись, быстро сообразил, что из туалета, уснувши на унитазе, он так и не выходил. Кажется было уже утро и об убийстве на сегодня и речи не могло быть. Он поспешно спрятал топор куда-то в белье, приготовленное для стирки, наконец, поднялся, чтобы открыть дверь туалета. Левой рукой он нащупывал огромную шишку на макушке своей головы.
– Да, пути писателевы неисповедимы. Что же это значит? Может быть все-таки подушечкой? – успел прошептать себе под нос несостоявшийся убийца и, распахнув дверь, предстал перед заплаканной и сильно встревоженной супругой не в самом лучшем своем виде. Увидев его почти невредимым, Наденька, еще больше расплакалась (от счастья что ли?) и принялась обнимать, гладить и целовать своего возлюбленного супруга. Володя несколько растерялся, ибо почувствовал себя ушибленным ребенком, которого успокаивает мама, и это именно единственное то, что может помочь и, главное, стало действительно легче, боль утихомирилась почти сразу. И не нужны тут никакие другие лекарства. На вопросы Наденьки Володя не сумел толком ничего ответить. Произошедшее мешало соображать.
– Весьма и весьма тесны санузлы в наших домах, построенных по определенному малобюджетному принципу. Риск всевозможных неприятных травм, ушибов и прочих неудобств зависит от степени усталости субъекта и тесноты помещения, в котором он находится а также количества предметов, окружающих его в тесном пространстве. Влияет также степень освещенности и прочие физические и психологические факторы, о которых позже, ибо тот звук, что раздается в спальне, говорит нам о наступлении утра.
Надя, услышав звонок будильника и успокоившись, побежала в спальню. Володя быстро схватил топор и пряча его все время, вышел на балкон делать зарядку, которую до этого никогда не делал. Собственно, на что она ему, если на работе нагрузки предостаточно. Там он незаметно сбросил топорик вниз в кусты цветущей сирени и затем окончательно пришел в себя, стал собираться на работу. Да, у Наденьки был отгул. Она действительно могла бы, например, заняться покраской потолка. Но Владимир Ильич, взглянув презрительно на вновь появившееся пятно, ничего такого не предложил ей, да и сам вряд ли захотел бы этим заниматься после работы и в выходные.