Аэротаник
Шрифт:
– Так выпьем же за кальсоны без лампасов и орденов! – воскликнул вполголоса с чего-то осмелевший Микоян, – Прекрасный тост, не правда ли, товарищи?
Все тихонько рассмеялись.
– Я не против выпить, – обиделся Булганин, – но ведь сказано же не к тому, чтобы придумать повод… Да что же это такое, неужели никто серьезно не хочет понять, что я пытаюсь сказать… Эх, ладно.
Махнув рукой, Николай Александрович потянулся к графину и налил себе в рюмку какой-то пахучей наливки красного цвета. Хозяин таких напитков не признавал, но для гостей выставлялось на стол кое-что еще помимо грузинских коньяков «Енисели», «ОС», «КС» или вин «Телиани» и «Цинандали».
– Я вот думаю, – оторвался от рюмки и своих творческих размышлений Никита Сергеевич, – если взять, к примеру, китайца. Вот он впряг своих детишек, жинку свою, тещу заместо
– Так ты, Никита, правэрил потом, не родила ли дывчина твоя африканца? Тебя бы в тридцать седьмом точно как афрыканского шпиона расстрыляли бы, честное слово, если бы ты такое какому-нибудь сасэду рассказал.
Все опять посмеялись над шуткой Берии, даже сам Хрущев, нисколько не обидевшись. Время, впрочем, было позднее, а хозяин оставался все в той же позе, лишь голова его слегка свесилась над правым плечом. Храп, однако, стал почти незаметным. Никита Сергеевич захотел было, чуть приврав, рассказать еще про один случай из своей небогатой на любовные приключения жизни, но, уже приоткрыв рот, успел раньше всех заметить нечто совершенно неожиданное и невероятное, так что рот его некоторое время так и оставался открытым.
– Чивой-то? Батюшки, как это… Да разве ж…
– Ты чего это, Мыкита? – удивился Лаврентий Павлович. – Отравили тыбя враги, что ли, какие-нибудь врачи-вредытели, например?
– У них того… эти… сопельки выглядывают-с… Господи, что ж это будет?
– Что? Что ты сказал? – сказал Берия, в одно мгновение став вдруг серьезным и опасным, каким иногда видели его товарищи в некоторых ситуациях. Он даже встал и, сняв с носа свои знаменитые очки-пенсне, протер их салфеткой, осмотрел и направил в сторону люстры.
– У Сталина соплы? У товарища Сталина нэ может быть соплэй. Запомните всэ! Нэт!
Однако не заметить зеленоватую слизь, появившуюся в просвете правой ноздри вождя и отца всех народов, было уже невозможно.
– Да это я, Лаврентий Палыч – того… Водочки перехватил, видать, маленько сверх положенного… Простите, товарищи, бывает… Спьяну-то чего уж только не привидится. Головка-то как раз – того, побаливает. Я вот помню по молодости даже эти… как их… миражи видел, оазисы, так сказать. Иду, бывало, выпивший по пустырю или по степу гуляю и вдруг вижу свет какой-то на горизонте, вроде как Кремль с красной звездой. А от звезды золотые лучи, прямо как солнечные, так и разлетаются на все четыре… то есть пять сторон. А ведь в то время звезд на кремлевских башнях еще не было – тогда-то при царском режиме, так что…
– Ты пока помолчи, пророк нэсчастный. Это может быт, товарищи, серьезно. Это можит быт мазгавое вищество – вот что это можит быт. Слишком много думал человек, а мы ему плохо помогали. Вот он и устал, и голова изнутры распухает, наружю просытся. Ситуация чрезвычайная. Тут нужно дэйствовать а… апыративно. Предлагаю создать чрезвычайную комиссию для выяснения и разрышения сложившейся ситуации. Кто хочет выступить по этому поводу?
– Разрешите мне, товарищ Берия, сделать предложение? – приподнялся со своего места Микоян. На секунду, правда, сконфузился, испугавшись, что Лаврентий Павлович обратит его слово «предложение» в шутку и спросит, не собирается ли он – Анастас – сделать предложение «дэвушке Наде» – женоподобному Маленкову? Но нынешний заместитель главы правительства шутить не собирался. Поэтому после незаметного вздоха Микоян начал-таки свое выступление:
– Товарищи! – торжественно воскликнул он и тотчас, не меняя положения головы, стал искать своими черными глазами графин с водой, чтобы во время традиционного в таких случаях физиологического акта приема жидкости внутрь организма воспользоваться законной паузой и быстренько обдумать предстоящую речь. Графина с водой, однако, рядом не оказалось, но других сосудов, еще не опустошенных гостями, присутствовало немало в поле зрения Анастаса Ивановича. Пришлось компенсировать воду неким другим напитком, после приема которого в размере целого стакана все же понадобилось влить в обожженное горло опять же той самой простой воды. А ее, как только что было замечено, рядом не было. Спас ситуацию соленый огурец, вполне заменяющий иным отсутствие простой воды и оказавшийся прямо под рукой у выступающего.
– Товарищи! – продолжил он хрипловатым, но постепенно восстанавливающимся голосом. – Еще не так давно наша партия во главе с величайшим и наимудрейшим ее руководителем, неповторимым гением всех эпох истории человечества, отцом всех народов на всех континентах нашей планеты одержала неслыханную победу над разбушевавшейся по всему миру стихией – коричневой чумой двадцатого века, пытавшейся сорвать алые знамена, воздвигнутые на величайших коммунистических стройках нашей страны – дворцах, заводах, жилых домах трудящихся и так далее. Отголоски этих событий, этой величайшей борьбы, наблюдаются и в наше миролюбивое время. Увы, жалкие останки тех, кто уповал на приход черно-коричневой власти, хоть и находятся в агонии, однако то здесь, то там пробуждаются и, прикрываясь чужими именами, гуманными профессиями или просто скрываясь где-то в подполье, вставляют свои корявые и костлявые пальцы в золотые спицы колеса истории, пытаясь остановить исторический, предсказанный Марксом и Энгельсом, процесс и повернуть его в иную сторону – в темные дремучие времена кровавого царского режима, эксплуатации, нищеты миллионов и сказочного богатства кучки так называемых хозяев-эксплуататоров, незаконно присвоивших себе народное добро и сплотившихся вокруг жестокого и коварного носителя короны, жадного до роскоши и разврата самодержавца.
Микоян перевел дух, вытер измятым клетчатым платком вспотевший лоб и в этот момент из-под руки украдкой взглянул на вождя – тот спал. Капля в правой ноздре все также виднелась, и больше напоминала соплю, чем мозговое вещество, которое, впрочем, Анастасу Ивановичу не так уж часто доводилось видеть в своей жизни. Скорее всего, этим мог бы похвастаться Лаврентий Павлович и, возможно, Никита Сергеевич. Последний, правда, если и знал что-то о мозговом веществе, то, в основном, по свежезаколотым свиньям, которых на его родине доводили до съедобного состояния при большом скоплении любопытных соседей, в том числе детей.
– Так вот, товарищи, – продолжил Микоян, не решив, правда, пока, как от царя перейти к сопле Сталина. – Как только что сказал выступавший товарищ Берия Лаврентий Павлович, действительно, непрекращаемая нашим правительством во главе с величайшим и наимудрейшим ее руководителем, неповторимым гением всех эпох и цивилизаций, отцом и ма… э… отцом всех народов на всех континентах нашей планеты и за ее пре… э… нашей планеты товарищем Сталиным непримиримая борьба с врагами, скрытыми под масками врачей, портных, музыкантов, протезистов, заведующих отделами снабжений и прочих, поддерживает бдительность в каждом советском человеке и особенно в нашем руководстве в лице нас с вами, и особенно нашего великого и гениального творца истории человечества Иосифа Виссарионовича Сталина! Да, товарищи, в такой ситуации напряжение и нагрузка, действительно, имеют, я бы сказал, астрономические масштабы, и я согласен с товарищем Берией, что и наша с вами вина в том, что львиную долю этого напряжения несет на себе мозг товарища Сталина. Учитывая сложившуюся напряженную ситуацию и в связи с отсутствием на нашем сегодняшнем заседании министра государственной безопасности Игнатьева, считаю необходимым предложить в качестве председателя комиссии кандидатуру выдающегося соратника Иосифа Виссарионовича Сталина Лаврентия Павловича Берии, ибо он имеет богатейший опыт работы с врагами нашего славного советского народа в самые критические периоды истории нашего государства.