Аэша
Шрифт:
– Что мог сделать этот несчастный?
– Человек этот знатен: он приходится родней самому хану. А вина его в том, что он полюбил ханшу и предложил ей объявить войну хану, если она согласится выйти за него замуж. Но она ненавидела его, как ненавидит всех мужчин. Вот и все.
– Счастлив хан, у которого такая добродетельная жена, – сказал я.
Старый шаман пытливо посмотрел на меня.
Лай собак снова приблизился. Несчастный всадник еще раз промчался мимо нас. Его лошадь была совсем измучена. И вот огромная рыжая собака вцепилась ей в бок. Несчастное животное закричало от боли. Тогда всадник спрыгнул с лошади и побежал к берегу, надеясь, вероятно, спастись у нас в лодке, но он
IX. ПРИ ДВОРЕ ХАНА
Мы продолжали путь с горечью в сердце. Не мудрено, что жена хана не любит мужа. Женщина эта влюблена в Лео, а мы видели, как ревнивый хан мстит своим соперникам. Приятная перспектива, что и говорить!
Между тем, лодка причалила. Мы прошли через ворота в высокой городской стене и пошли по вымощенной камнями улице. Дома ничем не отличались от обычных построек Центральной Азии. Нас, по-видимому, ожидали. Любопытные толпились на улицах, выглядывали из окон и с крыш домов. Миновав рыночную площадь, мы вошли в калитку во внутренней стене и очутились среди садов. Вот мы и перед построенным в египетском стиле дворцом с двумя массивными башнями.
Проникнув во внутренний двор, окруженный верандой, на которую выходили двери внутренних покоев, мы прошли в предназначенные для нас богато, но безвкусно убранные комнаты. Здесь Симбри куда-то исчез. Рабы переодели нас в белое, подбитое горностаем платье и проводили в большой, хорошо натопленный зал с колоннами, стены которого были увешаны коврами. Посреди зала, под балдахином, стоял узкий длинный стол с золотыми и серебряными кубками и тарелками. Ударили в гонг, и в дверях показались вельможи. Все они были одеты в белое, как и мы. С ними были и женщины, почти все – хорошенькие. Нам кланялись, мы отвечали на поклоны. Раздался звук литавр. Из-за портьеры показались хан с женой, впереди шли герольды в зеленых ливреях и Симбри, сзади следовали другие придворные. Взглянув на хана, никто бы не узнал в нем зверя, который травил собаками своего ближнего. Это был отяжелевший, грубоватый, но довольно красивый мужчина. Неспокойные, бегающие глаза изобличали в нем недалекого человека. Жена его была все так же красива, только лицо ее казалось несколько утомленным. Румянец вспыхнул на ее щеках, когда она увидела нас. Она знаком подозвала нас и представила мужу.
– Любопытное старое животное! – захохотал хан, глядя на меня. – Мы с тобой, кажется, не встречались еще?
– Нет, великий хан, – отвечал я, – но я видел тебя сегодня на охоте. Удачно ли ты поохотился?
– Отлично, – сказал он, оживившись, – мои собаки поймали-таки его.
– Довольно, – властно остановила его жена.
Хан отшатнулся от нее и тогда только заметил Лео.
– Не тебя ли это навещала Афина у Дверей Калуна? – спросил он, с любопытством вглядываясь в красивые черты лица моего друга. – Теперь я понимаю, почему она так интересовалась тобой. Смотри же, будь осторожен, чтобы мне не пришлось охотиться за тобой.
Лео вскипел и хотел ответить, но я остановил его, сказав, что он имеет дело с сумасшедшим.
Жена хана посадила Лео с собой, меня – по другую сторону, рядом с Симбри. Хан сел несколько дальше между двумя самыми хорошенькими дамами.
Блюд было много, но все – грубые. Главным образом подавали рыбу, баранину и сладкие кушанья. Присутствующие ели и пили много хмельного напитка, приготовленного из хлебного зерна. Обменявшись со мной из вежливости несколькими словами, ханша уделила все внимание Лео. Я стал беседовать с Симбри. Он рассказал мне, что в Калуне почти нет торговли, потому что нет связей с другими странами. С тех пор, как подгнили и обрушились мосты через пропасть, Калун совершенно отрезан от мира. В стране нет даже денег; торговля ведется только меновая; даже доход собирают натурой. Население – в основном желтой расы, вероятно, – монгольского происхождения. Страной управляют ханы, которые ведут свой род от Александра, но в жилах которых течет и монгольская кровь. На престол Калуна могут восходить и женщины. Династия постепенно вырождается. Народ поклоняется огню, а его правители верят в волшебство и привидения, но это подобие религии вымирает вместе с ними.
Ханша Афина – последний отпрыск прямой линии царствующего дома, и народ больше любит ее, чем хана. Она много помогает бедным и потому очень популярна. Подданные жалеют, что у нее нет детей и с ее смертью опять начнутся споры и войны из-за престолонаследия.
– Народ желал бы, – сказал Симбри, многозначительно взглянув на Лео, – чтобы ненавистный хан умер, а жена его, пока молода, вышла замуж за другого. Хан знает это, поэтому он так ревнив. Рассен понимает, что стоит его жене полюбить кого-нибудь, это будет для него смертным приговором.
– Значит, он ее любит? – сказал я.
– Может быть, но она не любит ни его, ни кого-либо из них, – Симбри показал взглядом на сидевших за столом вельмож.
Между тем гости порядочно охмелели. Сам хан откинулся на спинку кресла; одна из его хорошеньких соседок обвила рукой его шею, другая подавала ему бокал с вином. Пили все, даже женщины. Взгляд Афины упал на пьяного хана, и на красивом лице ее появилось презрение.
– Посмотри, – сказала она Лео, – на моего супруга и пойми, каково быть царицей Калуна.
– Отчего ты не уберешь ненужных людей из дворца? – спросил он.
– Потому что тогда никого не осталось бы. Эти люди живут в лености трудами народа. Но вино и роскошь погубят их. У них мало детей, да и те слабые и больные. Но я вижу, вы устали. До завтра.
Мы встали, поклонились Афине и ушли в сопровождении Симбри.
– Вы думаете, мы навеселе? – закричал нам вслед хан. – Отчего бы нам и не повеселиться? Никто не знает, долго ли он будет жить. А тебе, рыжебородый, советую не заглядываться на Афину. Она моя жена, и я, так и знай, не спущу тебе.
Гости захохотали. Симбри схватил Лео под руку и поспешно увел его.
– Не бойся, – успокоил он Лео. – Пока ты под защитой жены хана, ты в безопасности. Она – правительница страны, а я – самый близкий к ней человек.
– Тогда постарайся сделать так, чтобы мы не встречали больше этого человека, – сказал Лео. – Я имею обыкновение защищаться, когда на меня нападают.
– Никто тебя за это не осудит, – загадочно улыбнулся Симбри.
Мы легли и заснули. Утром нас разбудил лай ужасных собак. Должно быть, их кормили.
Мы прожили в Калуне три месяца, и это было самое ужасное время в нашей жизни. В сравнении с этим наши утомительные странствия по снежным степям показались нам блаженством, а пребывание в монастыре – раем. Но не стану подробно рассказывать обо всем. Отмечу лишь важнейшие события.
В полдень Афина прислала нам двух белых верховых лошадей, и мы поехали с ней вместе на прогулку. Она показала нам псарню, где за железными решетками сидели собаки хана. Никогда не видывал я таких огромных собак. Тибетские дворовые собаки были в сравнении с ними комнатными собачками. Они бросались на железную решетку, как разъяренные волны на прибрежный утес. Они слушались только своих псарей да хана. Преступников и осужденных отдавали на съедение этим зверям. С ними же хан охотился за теми, кто имел несчастье навлечь на себя его гнев.