Афанасий Никитин. Время сильных людей
Шрифт:
Хоть двор и был небольшим, идти пришлось долго. Горы мусора, остатки пищи и другие отходы обезьянцы просто выносили на зады дворца и складывали там в кучи выше человеческого роста. Обходить их было непросто.
На одной из куч что-то шевельнулось. Афанасий пригнулся и задержал дыхание. Все-таки собаки? Нет, похоже на человека. Не на обезьянца? Нет, точно на человека. Руки и ноги человеческой длины. Да и боятся обезьянцы темноты куда сильней, чем люди. Что ж он тут делает? Ночью? Один?
Ветер раздул пламя на одном из факелов. В короткой вспышке света Афанасий успел разглядеть мальчишку лет восьми. Невероятно худого. Тонкими руками он рылся
Привычного ко многому купца чуть не стошнило. Вот, значит, как тут у них. Все наоборот. Правят обезьянцы, а человеческие детеныши низведены до положения животных. Стараясь не спугнуть ребенка, Афанасий обошел кучу и пошел дальше. Ярость жгла его нутро огнем. В общем-то удивляться нечему — в одних местах мы их, в других они нас. Справедливо, но до чего ж противно.
В одном месте факел горел прямо у стены. «Что за невидаль, что тут освещать-то?» — подумал купец и тут же увидел под ногами зарешеченный люк. С одного его края поблескивали в факельном свете смазанные жиром петли, с другого — вдетый в могучие ушки навесной замок. Темница. Яма с пленными. Ничем другим это быть не могло. Рядом спал, опершись на копье, седой обезьянец с глубокими морщинами на вытянутой морде.
Купец встал на четвереньки и, стараясь держаться вне круга света, стал обходить неожиданную преграду, не сводя глаз со стража — не проснется ли? Старческий сон чуток. Но тот дрых как убитый, похрапывая и причмокивая мясистыми губами. В самой ближней от края решетки точке Афанасий не выдержал. Поднявшись на ноги, он вытянул шею и, как журавль, заглянул в скрывающуюся под решеткой яму. В ней вповалку, прижавшись друг к другу, спали дети. Их было не меньше полудюжины. Грязные, тщедушные тела вздрагивали в беспокойном сне. Наверное, те, которые не сгодились для воинской надобности. В лучшем случае их ждала работа на кухне или в конюшне, в худшем — смерть на потеху подданным Ханумана. А тот, что на куче, сбежал, наверное, под шумок. Но куда деваться, как выбраться из дворца, не знает, вот и живет на свалке, пока не найдут.
Первым желанием тверича было свернуть обезьянцу шею, сбить топориком замок и выпустить детишек. Но они ведь шуметь начнут, а это верная смерть и им, и ему, в конце концов. Кипя гневом, Афанасий двинулся дальше. Миновав несколько сараев с разным скарбом, он наконец добрался до той части двора, где начинались мастерские.
Здесь нужно было быть особенно осторожным. Тут уж стражников хватало избытком. Слышалась гортанная перекличка, поблескивали наконечники копий, мелькали темные силуэты. Все они толклись невдалеке от ворот, справедливо полагая, что никто в здравом уме и твердом рассудке не рискнет плыть через кишащую зубастыми тварями реку. Оно и понятно, купец бы тоже не рискнул, если б знал о них заранее.
Далее идти вдоль крепостной стены было опасно. Слишком светло от факелов. Афанасий вернулся. Молясь, чтоб никто из стражников не кинул взор в его сторону, он перебежал к громаде дворца. Прижался спиной к стене, перевел дух. Медленно двинулся вдоль стены в сторону видневшихся впереди тростниковых навесов.
Внимание его привлекли голоса, доносившиеся из одного из окон второго этажа. Остановившись, он прислушался. Нет, не разобрать. Рычание какое-то, вскрики, бубнеж. Но что-то важное обсуждают, точно. Перебивают друг друга. Он развернулся и ощупал стену. Камень раскрошился, кое-где образовались глубокие щели. Плюнув на осторожность, купец стянул сапоги и полез вверх по стене, цепляясь за неровности
Добравшись до подоконника, осторожно заглянул в комнату. Окно было без рамы, от внешнего мира его отделяла только кисейная занавеска, сквозь которую было неплохо видно, что делается внутри.
«Молодец, Михал Потапыч, знатно потрепал обезьянского правителя! Сам бы только успел в лес убежать», — подумалось Афанасию, увидевшему огромную фигуру Ханумана, полусидевшего на огромном ложе. Он весь был обложен подушками. Плечо перевязано окровавленными тряпками, рука примотана к телу веревкой. На щеке, обращенной к купцу, глубокие багровые царапины. Мочка уха разодрана и сшита наживую суровой ниткой. Здоровой правой рукой, то сжимая ее в кулак, то раскрывая пальцы веером, Хануман размахивал перед носом стоящего перед ним Мигеля и еще пары почти не отличимых от людей по виду и одежде десятников да сотников.
Обезьянский язык был похож на тот, на коем говорили в этой части Индии, лишь отчасти. Афанасий мог разобрать только общий смысл. Хануман настаивал на том, что нужно еще раз напасть на деревню и стереть ее с лица земли. А заодно и все человеческие поселения в округе, считая их виновными во всем, что случилось. Выступление планировалось на утро. Мигель и генералы пытались отговорить его: мол, воины разбежались или ранены, хозяйство в разоре, подданные не уверены в своем правителе. Но Хануман стоял на своем. Похоже, воинскому походу быть…
«Вот еще напасть!» — думал Афанасий, обливаясь потом на шершавой стене. Спускаться было гораздо труднее, чем подниматься. Каждую трещинку приходилось выискивать на ощупь. Наконец он не выдержал и спрыгнул с высоты полутора человеческих ростов. Ноги загудели, но выдержали. Наскоро обувшись, поспешил к навесам.
Весь обратившись в зрение и слух, он добрался до изгороди. Припал к ней и удивился ее гнилостной скользкости. Но, принюхавшись, все понял. В небольшом дворе была мастерская по производству пороха — огненного зелья для пушек, а изгородь поливали водой, чтоб случайная искра не попала или солнце не нагрело адскую смесь до температуры взрыва.
Стараясь не шуметь, Афанасий перевалился через изгородь. Оглядел ряды ступок с пестиками для перетирания и смешивания зелья. Пакетики с углем, серой, селитрой и прочими составляющими. А где ж само зелье? На склад уже успели отнести? Нет, вот, в углу прикопано, чтоб от греха. Разрыв сырую землю топориком, он извлек на свет десяток холщовых мешочков, каждый размером с кулак ребенка. Как раз под пушечные стволы. Оглядевшись, нашел веревку, сделал на ней петли, привязал к ней мешочки и накинул ее на плечо.
Теперь отыскать бы зелье, с помощью которого куют булат, и можно в деревню, предупредить всех, чтоб готовились к приходу обезьянской армии, а лучше бежали без оглядки. Потом — в священный город Парват, забрать Лакшми и домой. Господи, неужели все так просто? Ну, еще детишек освободить попробовать, что в подземелье сидят. Это, конечно, как самому голову в петлю сунуть, но не бросать же…
Раздираемый противоречивыми желаниями, Афанасий бесшумно скользил между печами, верстаками, дубильнями, коптильнями, прялками, веялками и прочими ремесленными приспособлениями, разыскивая кузню. По дороге подобрал несколько небольших мешочков, пропитанных жиром, защищающим содержимое от влаги, пару веревок и длинный серп, похожий на выгнутую в обратную сторону саблю. Сноровисто развесил все это по телу так, чтоб не гремело и не мешало двигаться.