Афера с вином

Дэнни Рот выдавил на ладонь несколько капель увлажняющего лосьона и любовно вмассировал их в сияющий череп, а заодно убедился, что на макушке не пробилось ни единого островка щетины. Некоторое время назад, когда шевелюра начала заметно сдавать позиции, он подумывал о стильном конском хвостике, этом первом прибежище лысеющих мужчин, но его жена Мишель решительно воспротивилась. «Имей в виду, дорогой, под каждым конским

хвостом скрывается конский зад», — напомнила она, и Дэнни пришлось с ней согласиться. В итоге он остановился на прическе, именуемой в народе «бильярдный шар», и вскоре с удовольствием убедился, что к такому же решению пришли несколько звезд первой величины, плюс их телохранители, плюс множество подражателей.

Теперь он внимательно изучал в зеркале мочку левого уха. Вопрос с серьгой еще оставался открытым: либо золотой долларовый значок, либо платиновый акулий зуб. Оба символа вполне соответствуют его профессии, но, может, стоит придумать что-нибудь побрутальнее? Вопрос непростой, тут лучше не спешить.

Оторвавшись от зеркала, Рот босиком прошлепал в гардеробную выбирать костюм, который будет одинаково уместен и на утренних совещаниях с клиентами, и на ланче в фешенебельном «Айви», и на вечернем закрытом показе на киностудии. Что-нибудь вполне консервативное (он все-таки адвокат), но с этаким налетом богемности (он все-таки работает в шоу-бизнесе).

Несколькими минутами позже Дэнни в темно-сером, тончайшей шерсти костюме, белой шелковой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами, мокасинах от Гуччи и носках нежнейшего желтого цвета вышел из гардеробной, захватил с тумбочки смартфон, разумеется «блэкберри», послал воздушный поцелуй сладко спящей жене и направился вниз, в сверкающие полированным гранитом и нержавеющей сталью кухонные чертоги. На стойке его уже поджидала чашка кофе и доставленные горничной свежие номера «Вэраити», «Холливуд репортер» и «Лос-Анджелес таймс». Солнце светило прямо в окно, небо радовало глаз безукоризненной голубизной, и день начинался именно так, как должен начинаться день занятого и высокооплачиваемого голливудского адвоката.

Дэнни Роту не приходилось жаловаться на жизнь: она заботливо снабдила его молодой, актуально худой блондинкой женой, процветающим бизнесом, уютной квартиркой в Нью-Йорке, собственным коттеджем в Аспене и этим трехэтажным особняком из стекла и металла в престижнейшем и надежно охраняемом квартале Холливуд-Хайтс. Именно здесь он держал свои сокровища.

Помимо обычного статусного набора — бриллианты и дизайнерский гардероб жены, три Уорхола и один Баския на стенах в гостиной, один Джакометти в углу на веранде и прекрасно отреставрированный раритетный «мерседес» в гараже, — у Рота имелось и нечто особенное, источник постоянной радости и гордости, к которому в последнее время, впрочем, примешалась и некоторая доля досады, — его коллекция вин.

На то, чтобы собрать ее, потребовалось несколько лет и очень много денег, но зато сам Жан-Люк, иногда дававший ему советы, сказал недавно, что у Рота один из лучших частных погребов в Лос-Анджелесе. Возможно, самый лучший. Разумеется, в нем имелись и топовые калифорнийские красные, и самые благородные белые из Бургундии. И даже целых три ящика дивного «Шато д'Икем» 1975-го. И все-таки главной жемчужиной своей коллекции Дэнни по праву считал почти пять сотен бутылок бордоских кларетов, все premier cru. [1] И, заметьте, не только лучшие виноградники, но и самые прославленные винтажи: «Шато Лафит-Ротшильд» 1953-го, «Латур» 1961-го, «Марго» 1983-го, «Фижак» 1982-го, «Петрюс» 1970-го! Все это богатство хранилось у него под ногами в специально оборудованном подвале при постоянной влажности восемьдесят процентов и температуре не ниже тринадцати и не выше четырнадцати градусов по Цельсию. Время от времени, если удавалось купить что-нибудь достойное, Рот пополнял свою коллекцию, и крайне редко выносил какой-нибудь из ее экземпляров к столу. Ему достаточно было просто владеть ими. Вернее сказать, почти достаточно.

Последнее

время, обозревая свои сокровища, Дэнни уже не испытывал такого острого наслаждения, как раньше. Его все больше угнетала мысль, что практически никто, кроме очень немногих избранных, не видит ни «Латура», ни «д'Икема», ни «Петрюса», да и те, кто видит, редко способны оценить. Взять хотя бы вчерашний вечер: он устроил гостившей у них паре из Малибу экскурсию по своему погребу — содержимое которого, между прочим, тянет на три миллиона долларов! — а они даже не удосужились снять темные очки. А когда вечером к обеду он, расщедрившись, открыл бутылку «Опус Уан», единодушно отказались и потребовали ледяного чая. Ни тебе восторгов, ни уважения. Такой прием способен обескуражить любого самого серьезного коллекционера.

Дэнни потряс головой, отгоняя неприятное воспоминание, и по дороге в гараж привычно остановился, чтобы полюбоваться видом: на западе — Беверли-Хиллз, на востоке — Тай-таун и Литл-Армения, а далеко впереди, на юге, за тонущем в солнечном мареве городом — крошечные, похожие на детские игрушки самолетики в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Может, и не самый красивый вид на свете, особенно если над долиной висит облако смога, но зато панорамный, очень дорогой и, главное, его собственный! «Это мое. Все здесь мое», — с удовольствием напоминал себе Дэнни, когда по вечерам любовался на бесконечную россыпь огней внизу.

Он протиснулся в уютное, пахнущее дорогой кожей и полированным деревом нутро «мерседеса» — середина пятидесятых, культовая модель «крыло чайки», за которой их мексиканский слуга Рафаэль ухаживает тщательнее, чем за музейным экспонатом, — и медленно выехал из гаража. Его путь лежал в офис на бульваре Уилшир, и по дороге Дэнни все еще размышлял о своем любимом погребе и о том, что эти недоумки из Малибу ему все равно никогда особенно не нравились.

От частностей он постепенно перешел к общим рассуждениям о собственническом инстинкте и радостях обладания и тут вынужден был признать, что в его случае эти самые радости заметно меркнут, если не подпитываются восторгами и даже завистью окружающих. Ну что за удовольствие владеть чем-нибудь ценным, если не можешь этим похвастаться? Ему ведь не приходит в голову держать свою молодую блондинку жену в задних комнатах или навеки заключить раритетный «мерседес» в гараж. И тем не менее коллекцию лучших в мире вин стоимостью в несколько миллионов он прячет в закрытом погребе, куда едва ли заглядывает полдюжины человек в год.

К тому времени, когда Рот доехал до башни из дымчатого стекла, в которой располагался его офис, он успел прийти к двум важным выводам: первый состоял в том, что втихомолку наслаждаться своими жалкими сокровищами — это удел лохов, а второй — в том, что его великолепная коллекция, несомненно, заслуживает внимания самой широкой аудитории.

По дороге от лифта до своего углового офиса Рот мысленно готовился к неизбежной утренней стычке со старшим секретарем Сесилией Вольпе. Строго говоря, своей должности Сесилия не вполне соответствовала. У нее были серьезные проблемы с правописанием и дырявая память, и с большинством клиентов Рота она обращалась с патрицианским высокомерием. К счастью, помимо минусов у Сесилии имелись и некоторые плюсы: в частности, очень длинные и всегда загорелые ноги, кажущиеся еще длиннее благодаря одиннадцатисантиметровым каблукам, с которыми Сесилия, похоже, родилась. А кроме того, она была единственной дочерью Майрона Вольпе — нынешнего главы могущественной династии Вольпе, той самой, что вот уже три поколения то тайно, то явно ворочает делами киноиндустрии. Сама Сесилия без лишней скромности утверждала, что именно Вольпе являются некоронованными королями Голливуда.

Главным образом из-за этих бесценных семейных связей Рот прощал Сесилии и бесконечную болтовню по телефону, и вечные отлучки с рабочего места для обновления макияжа, и чудовищные орфографические ошибки. Сама Сесилия рассматривала работу как недурной способ скоротать время между свиданиями, а свои функции считала чисто декоративными. Служба у Рота была достаточно престижной, необременительной (к счастью, для всякой тягомотины в офисе имелась еще и младшая секретарша), а в тех случаях, когда к адвокату заглядывал кто-нибудь из звездных клиентов, еще и захватывающе интересной.