Афера Сатаны

Карлтон Х.Д.

В сезон Хэллоуина я живу в доме. Я не люблю уходить, если вдруг представится возможность для очищения и мне понадобится действовать быстро. Мои приспешники уходят вместе с остальными в конце дня, а после закрытия ярмарки пробираются обратно.

Как только я вынесу приговор и мои приспешники отделят демона от того, с кем он пришел, я буду воздействовать на них, пока они не потеряют сознание, свяжу и заклею им рот скотчем. Какие бы крики и шум они ни издавали, как только очнутся, они смешиваются с воплями ужаса гостей. Я слежу за тем, чтобы они были без сознания,

когда персонал сворачивает работу места, но как только все уходят, их перемещают обратно в мою игровую комнату.

Обычные люди — те, кто живет в этом мире, не вкладывая в него особого участия — они не поймут. Будь они чисты или нет, в их глазах убийство — неправильно, даже если оно оправдано. И неважно, что я делаю это для них.

Они просто слабы.

Переступив порог дома, я глубоко вдыхаю. Жирная пища, грязь и искусственные запахи доносятся до меня, заполняя все мои чувства. Мне требуется минута, чтобы привыкнуть к отвлекающим запахам и выделить из окружающих ароматов запах души людей.

Я брожу по ярмарочной площади. Хруст ломкой травы успокаивающе звучит под моими тонкими белыми тапочками. Мои ноги чешутся от мелких уколов травы, но я не возражаю. Я краду упаковку сахарной ваты, когда продавец не смотрит, и убегаю со своим лакомством. С удовольствием отщипываю сладкие, сахарные пушинки от рожка и кладу их в рот, наблюдая за посетителями.

Я уже улавливаю вонь. Поскольку на территории собралось так много людей, мне требуется некоторое время, чтобы определить точный источник. Продвигаясь к вони, я продолжаю наблюдать, непрерывно вдыхая, подобно K9 ²в поисках запрещенных веществ.

Запах определенно гниловатый. Я морщу нос, останавливаясь на полушаге, чтобы уловить направление. Кто-то врезается в мое плечо, толкая меня вперед и выбивая сахарную вату у меня из рук. Я смотрю, как облако сахара катится по грязной земле, собирая грязь и траву.

Я хмурюсь, глубокая печаль зарождается в моем желудке.

Девочка поворачивается, глаза ее расширены.

— Мне так жаль, — торопливо произносит она. У нее красивые белокурые волосы, карие глаза и прекрасная фарфоровая кожа.

Ее было бы действительно интересно порезать.

Пристально глядя на нее, я делаю шаг в ее личное пространство. Она замирает, отшатываясь от меня, когда я прижимаюсь носом к ее шее и глубоко вдыхаю.

— Эй, какого хрена? — вскрикивает она, выходя из ступора и спотыкаясь. — Ты только что, блять, понюхала меня? — недоверчиво спрашивает она, уставившись на меня, как на отморозка. Мои темно-каштановые волосы собраны в высокую косу, губы небрежно накрашены, а лицо, разрисованное так, будто у куклы треснуло стеклянное лицо, — это должно выглядеть жутко.

Мои глаза чуть не закатываются, когда я улавливаю ее сладкий аромат. Она пахнет маргаритками.

— Ты хорошо пахнешь, — улыбаясь, отвечаю я, чтобы она больше не злилась на меня. Я больше не злюсь на нее,

и это она испортила мою сладкую вату.

Ее подруга, которая стояла позади девочки, подходит к моей маленькой маргаритке. Она тоже смотрит на меня, как на ненормальную.

Мне это не нравится. Я просто пыталась убедиться, что она не гнилая.

— Ты что, не понимаешь, что такое личное пространство? — огрызается ее подруга. Ее оранжевые волосы вьются, и слишком большое количество веснушек покрывает ее лицо. Я нюхаю ее тоже. Она пахнет маками. Мне нравится ее запах, и если бы я не стремилась уберечь хороших людей в этом мире, я бы попыталась разлить ее запах по бутылкам. Может быть, размочить ее плоть на некоторое время, чтобы посмотреть, удастся ли собрать аромат. — Ты на ярмарке с привидениями. Привыкайте к жути, — отвечаю я. Когда они просто уставились на меня, видимо, не находя слов. Тогда я широко улыбнулась и продолжила идти. Теперь они, вероятно, будут держаться подальше от кукольного домика, но это нормально. Мой кукольный домик предназначен для того, чтобы заманивать плохих людей в ловушку.

Я ухожу, погружаясь в толпу. Я чувствую их затяжные, неприятные взгляды, и это задевает мои чувства. Снова замираю на полушаге, вспомнив, что моя сахарная вата увязла в грязи. На глаза наворачиваются слезы, и я сильно хмурюсь. Мне очень нравилась эта сахарная вата. Она была красивого розового цвета, как мой красивый розовый нож и красивый розовый кукольный домик.

Я не счастлива. Я совсем не счастлива.

Пробираясь сквозь толпу, я больше не забочусь о том, чтобы быть вежливой. Маргаритка и мак испортили мне весь день. Они очень, очень ранили мои чувства. Злость начинает закипать в моем желудке, заменяя обиду яростью.

— Вот почему у тебя нет друзей, Сибель. Ты ненормальная, и все это видят. Бог увидел болезнь в твоем мозгу и позаботился о том, чтобы все остальные тоже могли это видеть.

К черту то, что думает Бог. Я и тогда так сказала, а папа за это прижал мою руку к горячей плите. Шрам от этого не физический, но я ощущаю его в своем больном мозгу.

Ярость поднимается, нарастая в груди и подбираясь к горлу. Моя рука дрожит от желания сжать нож в кулаке и вонзить его кому-нибудь глубоко в горло. Я хочу услышать булькающий звук, когда они захлебнутся своей кровью. Их тусклые глаза, выпученные от страха. Я почти вижу, как их жизни мелькают в расширенных радужках.

Я жажду этого.

Сжав кулак, чтобы унять дрожь, я концентрируюсь на запахе.

Мои пылающие глаза обыскивают толпу, гнилостный запах становится все сильнее, когда я продираюсь сквозь людей. Одна девушка толкает меня, когда я прохожу мимо нее. Споткнувшись, я выпрямляюсь, прежде чем уткнуться лицом в землю.

Я так зла, и это помогает людям обращать на меня внимание. Я не хочу, чтобы Руководство услышало, что злая кукла толкает людей. Просто... Я просто хотела, чтобы этот день выдался хорошим!