Аферист Его Высочества
Шрифт:
– Я это, ваше высокоблагородие, насчет шоколаду…
– Что насчет шоколаду? – напустил на себя недовольный вид Самсон Африканыч.
– Так нету-с его.
– Что значит – нету?
– Извиняйте, конешно, господин хороший, но в нашем сортименте шоколаду сроду не бывало, – не очень бодро сказал буфетчик.
– Значит, сделай так, чтобы был, – безапелляционно промолвил Самсон Африканыч и демонстративно отвернулся в сторону, давая понять, что разговор окончен.
– Слушаюсь, – ответил буфетчик и, малость потоптавшись возле столика Неофитова, ушел. А еще через пару мгновений откуда-то
Таковое поведение не понравилось двум «деловым», что до того шептались, поглядывая в сторону Африканыча. Один из них, почти саженного росту и с плечами покруче, чем у атлета Карла Раппо, гастролирующего некогда в Москве, встал и подошел к Африканычу:
– Ты пошто, фраер залетный, бочку на нашего Петровича катишь?
– Фраера залетные на ветках сидят, клювами щелкают, – глядя прямо в глаза саженному, спокойно ответил Самсон Африканыч. – А ты, ботало, метлу попридержи и вали шеметом на свою кочку. Я тебя не кликал…
Деловой вначале ощерился зло, будто путник, увидевший на своей тропе подколодную змеюку. Казалось, из его раскрытого рта сейчас вырвется поток бранных слов, а затем последует и действие. В смысле, рукоприкладство и мордобитие с нанесением тяжких увечий. Месиловка, ежели «по блатной музыке». Однако на то «деловой» и был «деловым», дабы не кипишиться впустую. Западло это, господа мазурики. Вначале разобраться надобно, что к чему, а уж затем месить и бить в бубен. Или засмаливать. Тут уж как получится. Кроме того, взгляд залетного говорил саженному о том, что «чистый» посетитель «Каторги» хоть и похож на «бобра», но далеко не прост. И уж, конечно, не фраер…
– Складно поешь, прыц, – продолжал щериться саженный, правда, без явной злобы. – Чисто «музыкант». Обратник? «Зеленоногий»?
– «Зеленоногий», – ответил Африканыч. – Щас при деле, но не здесь. В Москве я на запретке. Да и не прыц я, так масть легла. Кореша путевые попались, обобрился. Хотя… тоже, бывало, в ланцах-дранцах хаживал, – соврал он.
– А где чалился? – поинтересовался саженный. Похоже, он почти поверил Неофитову, что тот «свой», но сей вопросик задать не мешало. Среди легавых волчар тоже, брат ты мой, «музыканты» попадаются. По фене ботают – мазы-мазурики за родного признают…
– Там, где полный колотун, – ответил Африканыч с якобы затаенной печалинкой.
– Ясно, – кивнул саженный. – И сколь?
Вместо ответа Неофитов поднял ладонь с разведенными в сторону пальцами: пятерик.
– Нехило, – резюмировал саженный. – Лады, уркач, звиняй. Обознался. Шнифты малость залил, вот и не расчухал, – не без нотки уважения добавил саженный. – А сюда пошто приканал?
– Человечка одного ищу, – просто ответил Африканыч, приглашая саженного присесть. – Мы с ним макли на пару делали. А после венчания мне аркан за Уральские горы, ему – на кичу. Вилы на нас у дворника были шибко острые, не вышло вола водить. Да и митрополит, вишь, строгий попался и на лапу не брал. Флегоны-шаферы ему больше в рот смотрели, нежели своими калганами думали. Болтун, правда, старался, из кожи лез. Так и за дело: ему столько барашек отстегнуто было, что и за пять лет не выслужить. – Неофитов вздохнул. Затем уже веселее
– А как погоняло кореша твоего? – с интересом спросил саженный.
– Сизиф, – ответил Африканыч. – Знаешь такого?
– Не слыхал.
– Так может, корешок твой ведает? – кивнул Самсон Африканыч в сторону товарища саженного.
– Может, и ведает, – пожал плечами Саженный. – Ты, это, причаливай к нам. Потолкуем, покумекаем…
Подошел буфетчик Иван Петрович Кулаков, капиталец коего в ценных бумагах приближался к цифре 500 000, принес свежую скатерку. Постелили ее за стол «деловых», куда подсел Африканыч. На него же буфетчик поставил заказанный Неофитовым графин с водкой и пару каленых яиц на треснутом блюдце.
– А шоколад когда прикажете подавать? – уважительно спросил Самсона Африканыча будущий миллионщик и московский домовладелец. Правду сказать, Кулаков рассчитывал на то, что «деловые» образумят этого залетного и заносчивого господина, а оно вишь как получилось – за стол свой пригласили, уважение выказывают…
– Попозже, братец, – небрежно произнес Африканыч.
– Аферист? – со знанием дела спросил товарищ саженного, глянув на новенького.
– Точно в масть, – ухмыльнулся Неофитов. – Приятно иметь дело с умными людьми.
– Как тебя прозывают?
– Африканычем, – ответил Неофитов.
– Ты, похоже, правильный босяк, – сказал товарищ саженного. – Восьмерку не крутишь. Я это враз надыбал. В отличие от моего кореша, – уркаган мельком глянул на саженного. – Так что зла на него не держи. Лады?
– Давно проехали, – соглашаясь кивнул Африканыч.
– Ну, давай знакомиться. Копченый, – сказал товарищ саженного. – Две крытки, две каторги, отсюда и погоняло такое. А мой кореш, – Копченый посмотрел на саженного, – Кит. Такое вот погоняло. Мы шниферы.
– Лады, – сказал Африканыч, поочередно пожимая «деловым» руки.
– Что за дело у тебя?
– Кореша ищу. Сизифом кличут. Не слыхал? – спросил Неофитов, взяв графин и разливая водку по стопкам.
– Слыхал, – неопределенно ответил Копченый. – Когда я дал винта с Александровского острогу и сюда приканал, он мне и еще одному мазу шварц-вайсы нарисовал. Знатные получились бирки. От настоящих – не отличишь. Тебе он по такому же делу понадобился? Липовый глазок справить?
– Почти, – улыбнулся Африканыч.
Больше сей вопрос уркаганами не поднимался. Ну, ищет один человек другого, стало быть, надо ему. А «зачем да почему» – спрашивать не принято. За это и жало могут подрезать.
Выпили, закусили. Повели разговор о том, о сем. Дескать, времена настали для фартовых не лучшие, «работать» трудно, фараоны продыху никакого не дают, волки волками, всюду рыщут. Филеров после того, как государь-император Александр Освободитель зажмурился не по своей воле, расплодилось столько, что шагу ступить нельзя. Плюнешь – так, как пить дать, непременно попадешь в филера или топтуна. Недавно, мол, Степка Барабаш на Толкучке лопатник из скулы взял с росписью. Так замели через минуту. И хоть лопатник он успел скинуть, нашелся свидетель. Топтун. Он, оказывается, Барабаша не первый день пас, гнида сявая. Ну и упекли Барабаша в «каменщики»…