Аферистка
Шрифт:
— Ты что, не выспалась? — недоуменно заморгал глазами мужик, переминаясь с ноги на ногу.
— Сначала он привозит сюда курортную лахудру и позорится перед людьми. Теперь еще лучше — по газете черт знает кого выписал. Ты что, инвалид? По-человечески жену найти не можешь? Посмотри, сколько одиноких женщин вокруг.
— Чего ты варежку разинула? Вон люди уже из окон выглядывают. Я тебе не сват, не брат. Отцепись от меня!
— Да, разинула! Потому что моя подруга из-за тебя, паразита, под ножи пошла, а я только сегодня утром об этом узнала. Разве ты мужик? Ты — лох нечесаный. Вымахал как гагай [19] , а настоящее чувство оценить не
19
Гагай — крепыш, большой и неуклюжий человек.
— Дарья, — обруганный Григорий еще держал марку, хорохорился: — Прекрати молоть ерунду! Какая подруга? — его аж в пот вбросило, он, естественно, был не без греха, но чтобы посылать женщину под ножи…
— Не знаешь? — ехидно прищурила глаза Дарья.
Она уже набрала воды, перелила ее в свое ведро и стояла перед соседом, подбоченившись и отталкивая его плечом от ручки вертуна, чтобы он не отвлекался от разговора.
— Не знаю…
— А Татьяна Проталина? Не строй из себя невинность, паразит!
— Та-тья-на? — переспросил он со смесью удивления, растерянности и облегчения, и наконец вытер пот со лба, сдвинув фуражку на затылок. — Да не было у меня с ней ничего! С такой страшилкой я и за деньги не связался бы. А разве она что, забеременела?
— У таких раздолбаев, как ты, одно на уме, — резюмировала Дарка, чуть улыбнувшись при этом. — Не забеременела, слава Богу, а красоту поехала наводить, чтобы тебе, псу подзаборному, понравиться.
— А причем здесь ножи, о которых ты болтаешь?
— Так она же на пластическую операцию легла, аж в Киев подалась. Гришка! — снова повысила голос молодая женщина. — Если ты в самом деле собираешься жить с этой вертихвосткой, которая вчера свои сюда бебехи [20] привезла, я подожгу твой гадючник вместе с тобой. Вот увидишь! У-у-ух! — она энергично замахнулась на него согнутой в локте рукой, будто именно локтем и хотела ткнуть его в рыло. — Врезать бы тебе от души да Татьяну жалко.
С этим Дарья решительно зашагала со двора, энергично поводя крутыми бедрами, а Григорий остался стоять, как кол проглотил.
20
Бебехи — бытовая утварь и личные вещи.
Вот это да… Каждый по-своему видит мир и относится к нему.
После этого разговора Григорий несколько дней ходил как побитый. Во-первых, для него стало новостью, что Татьяна Проталина, школьная библиотекарша, в него влюблена. И ни разу виду не подала, хотя бы, простая душа, намекнула! А во-вторых, он не знал, что и думать о ее затее с пластической операцией. Это она потом цепляться к нему начнет или как? Не хватало еще таких хлопот на его голову! Однако интересно, давно ли у нее это. И более ли красивой она воротится в село?
Григорий Летюк был привлекательным мужчиной весьма подходящего возраста: высокий, коренастый, правда, немного флегматичный. Если не считать последнего, то его вполне можно было считать красавцем. Даже тот, кто не собирался присматриваться к нему тщательнее, не мог не заметить прямого носа, загадочных темных глаз с оливковым отливом, волнистых волос, аккуратно облегающих голову, и круглогодичной загорелости кожи или, лучше сказать, берендеевского ее цвета, через который на щеках дьявольски откровенно пробивался дерзкий румянец. Взгляд Гришкиных волшебных глаз всегда был улыбчивым
От матери он взял покладистый характер, доброжелательность и отзывчивость к людям, а от отца — трудолюбие и мужской талант ко всем делам на свете.
После окончания школы, а потом и после службы в армии мальчишка мечтал уехать в город, да не удалось ему это, не успел. Сначала умерла мать, долго страдавшая сахарным диабетом, а за ней и отец не промедлил — поймал инсульт. Первая по-настоящему болезненная потеря вызвала в нем глубокое потрясение, а потом, когда в доме вторично загорелись траурные лампадки, он пережил потрясение еще раз, и его ранимая натура впечатала в себя грусть на всю жизнь. Ему часто казалось, что он просто недосмотрел своих родителей, мало уважал их, а то вдруг он начинал укорять себя в том, что иногда не считался с ними. Теперь Григорий каждый свой шаг выверял и спрашивал у себя, одобрили бы его дорогие люди, которых теперь не было рядом, и что бы они ему посоветовали. Затем в его характере прописалась нерешительность, и в спешных делах он не всегда попадал на наилучшие решения.
Родители оставили ему новый дом, который отдать в чужие руки он не отважился, а потому остался в нем жить сам. А город — романтическая мечта — продолжал манить. Григорию часто снились разноцветные огни, асфальтированные дороги, обходительные люди и красивые, душистые девушки. Живых впечатлений о городской жизни он не имел, а поэтому представлял ее себе по кинофильмам. Иногда тоска донимала так, что хотелось кричать и биться головой о стенку. Тогда в интуитивных поисках утешения Григорий ехал к сестре в Запорожье и там гулял вечером по проспектам и широким улицам, среди разгула искусственных звуков, свидетельствовавших о безвкусице тех, кто полагал, что это играет музыка, рассматривал неоновые вывески, рекламные щиты, освещенные витрины магазинов.
Эта терапия дала желаемый результат — со временем молодой мужчина стал замечать, что он лучше чувствует себя в селе. Здесь меньше шума, нет грохота и суеты и дышать есть чем. Как-то незаметно былые порывы канули в прошлое, образ Гришкиной жизни окончательно установился, но в нем, к сожалению, не обнаружилось места женщинам, по крайней мере сельским. Очень начало походить на то, что он заплесневеет холостяком. И это его не мало страшило, так как перезревшие женихи всегда вызывали у него неприязнь, как что-то противоестественное, увечное. И скоро Григорий привык целыми днями топтаться на заводе, где у него был собственный закуток — он работал инструментальщиком в механическом цехе, — а потом возвращаться домой. Его устраивал непритязательный быт, нехитрые крестьянские заботы. Летом он до самых сумерек копался в огороде, а зимой читал книги и смотрел телевизор. Мысли о том, что сюда, где все напоминало родителей, может прийти какая-то местная ворона и взяться наводить свои порядки, были ему невыносимы. Вопреки здравому смыслу он отдавал предпочтение тому, чтобы ничего не менять в своей жизни, хотя и понимал, что так долго продолжаться не должно.
На третье или четвертое лето этой маеты Григория неожиданно пригласил к себе председатель заводского профсоюза Михаил Неруда.
— Не желаешь поехать в отпуск? — спросил он Григория.
Тот опешил, но с ответом не задержался:
— Поехал бы, так некуда.
— У нас горят две путевки в Железноводск, на минеральные воды. Так разве наших домоседов оторвешь от грядок и свиней! Поедешь?
— Ну, я, предположим, согласен. А кто еще поедет, второй?
— Женька Дмитренко. Подойдет тебе такой попутчик?