Шрифт:
Эпизод 1. «Ладони»
Советские солдаты – настоящие воины.
Они сражаются до конца
Ахмад-Шах Масуд
Их было немного больше тридцати. Они только что атаковали сторожевой пост неверных и подошли к разрушенному гранатомётными выстрелами блиндажу, который ещё пару минут назад огрызался автоматными очередями. Надо было торопиться, многолетний боевой опыт подсказывал, что скоро здесь будет советская бронегруппа и вступать в бой с ней не входило в их планы, но командир приказал собрать оружие и сфотографировать трупы погибших. Моджахеды окружили развалины укрепления и сняли обрывки брезентового тента. На дне квадратного котлована находились тела двух шурави, один из них смотрел прямо на восходящее солнце уже
Эпизод 2. «Тельняшка для Люськи»
Давно уж отгремели те бои,
Но помним мы, и помнит вся Россия!
За медсестер, которых не спасли
Сто грамм свои поднимем фронтовые…
Ольга Разуваева
Она сразу же согласилась ехать в командировку в Афган. И в самом деле, что её удерживало в Ленинграде? Ну, уж точно не комнатка в коммуналке, и не служба в окружном госпитале, давно ставшая рутиной. Семейная жизнь как-то не сложилась: сначала муж был категорически против детей, а потом и вовсе сбежал, сказав на прощанье, что встретил настоящую любовь. Людмила даже не пыталась остановить его. Зачем? И так всё было ясно…
Таисия Алексеевна, сестра-хозяйка, безоговорочно одобрила решение подруги: «Правильно, Люська. Что здесь ловить? Мужики, хоть и вояки, но, ведь больные, да и к тому же женатые. Там, за речкой, и денег заработаешь, и мужика, глядишь, захомутаешь!» Уже на отвальной, она случайно услышала разговор подвыпивших врачей. Слегка икая, Виктор Романыч, начальник отделения, говорил Борису, старшему ординатору: «Попадёт наша Люська в медроту, где-нибудь в самой заднице!». «Это ещё почему? – без интереса спросил Борька – она ведь хороший специалист». Начальник снова икнул: «Так-то оно, так, но, там отбор особый… тех, у кого ноги от ушей и на лицо покрасивше, в Кабульском госпитале оставляют. Тех, кто не дотягивает до стандартов, в гарнизонные госпитали определяют. Ну, а нашей Люське, прямая дорога в медроту». Она сама не знала, как ей удалось сдержать гнев и слёзы, но Виктор Романыч оказался прав: её определили старшей медсестрой в медроту бригады.
Она быстро привыкла к сумасшедшему ритму и завоевала авторитет среди сослуживцев. Ей было нетрудно, помог восьмилетний опыт службы в окружном госпитале. Вот только, и в глаза, и за глаза, её продолжали звать Люськой, и никак иначе. Да и с поиском «подходящего» мужика, тоже не очень сложилось. Были, конечно, романы, но всё больше скоротечные, без обязательств и продолжения. Так прошёл почти полный год и через пару дней Людмила собиралась в отпуск.
Тот день начался как обычно: она сделала обязательный втык младшему и среднему персоналу за мелкие нарушения, проверила порядок в палатах и выполнение врачебных назначений. Время уверенно шло к обеду и казалось, что уже не случится ничего из ряда вон, как в её каморку заглянула Валентина:
– Люська! Ты чего сидишь, в бумажках копаешься, с ума сошла?
Она, с трудом сдерживая раздражение от фамильярного обращения подчинённой, взглянула на взъерошенную девчонку:
– Что случилось, подруга? Эфиру нанюхалась, или клизму потеряла? Так я выдам новую…
– Ты, чё, не слыхала? Через час сам Розенбаум концерт давать будет! – от волнения Валька заговорила на своём, «урюпинском» диалекте, – а нам ещё накрасится и подмыться надоть…
Люська непроизвольно улыбнулась, глуповатая непосредственность медсестры слегка повеселила:
– Ну, накраситься, как бы, понятно… а подмываться-то зачем?
Валентина вздохнула и картинно закатила глаза:
– Совсем уже? У него в ансамбле одни мужчины… напьются после концерта, к кому приставать будут? К мужикам, чо ли? Тут головой думать надо… подруга!
В компанию к ним напросились ещё три медсестры. По настоянию вездесущей Валентины, они надели сильно укороченные медицинские халаты с «нуля» и, наведя боевую раскраску, вышли из общежития. Уже на подходе к плацу Люська обнаружила в кармане свёрнутое вчетверо вафельное полотенце, которое было абсолютно новым и так пахло свежестью, что она не решилась выбросить накрахмаленный квадрат.
Пахнувшая потом и армейской обувью толпа, ожидающая появления на сцене артистов, без возражений пропустила девчонок к самой сцене. Валентина недовольно покрутила головой:
– Так и провоняем сапожищами. Никакой клима-блима не спасёт!
Тамара, начальник аптеки, грубовато осадила товарку:
– Помолчи, а? Совесть иметь надо. Они в палатках, безо всяких кондёров живут, – подтолкнув Люську локтем, робко спросила, – я, вообще-то, «Красной Москвой» … как тебе?
Та не успела ответить, толпа взорвалась от приветственных возгласов и аплодисментов: на сцену вышел Розенбаум в сопровождении музыкантов. Людмила и сама не поняла, откуда в ней проснулись азарт и смелость. Она подошла вплотную к сцене и, стараясь перекричать шум, обратилась к артисту:
– Александр Яковлевич! А можно мне к вам? Я тоже из Ленинграда, и тоже медик. Я вам голову буду от пота протирать, чтобы солнечный удар не случился. Я даже заранее полотенце прихватила с собой. Не переживайте, оно нулёвое!
Удивительно, но певец молча подошёл к краю платформы и, протянув руки, поднял Люську на импровизированную сцену. Зрители зашлись от восторга, казалось, что никакая сила не заставит их угомониться, но вот раздались первые аккорды и над плацом воцарилась тишина…
Люська не помнила сколько длился концерт, к своему стыду она даже не вслушивалась в тексты песен, но, как только начинали стихать звуки гитары, она осторожно промокала голову певца от обильного пота и переворачивала вафельный лоскут, стараясь хоть как-то просушить полотенце. Ей было всё равно, что о ней думают подруги и зрители, сейчас ей казалось, что в эту минуту свершается событие, которое станет самым главным в её жизни. Может так оно и было на самом деле. Кто знает? Для неё концерт закончился неожиданно, просто артист перестал петь, и поднялся со стула. Люська ещё по инерции хотела вытереть его голову, но не смогла, Розенбаум подошёл к краю помоста и стал расписываться на предметах, которые протягивали ему люди. Впередистоящие зрители даже влезли на сцену и от их присутствия тут же возникла толчея и неразбериха. Видимо тогда Люська и потеряла заветный лоскут материи. Сначала она пыталась разыскать полотенце, но быстро поняла бесполезность затеи. От разочарования девушка закрыла лицо руками и тихонько заплакала. Странно, но, несмотря на суматоху и гвалт, артист услышал её всхлипы. Он выпрямился и осторожно спросил:
– Что с тобой, сестрёнка? Обидел кто?
На несколько секунд над плацом снова повисла тишина. Люська вытерла глаза, и не обращая внимания на потёкшую тушь, ответила сквозь слёзы:
– Полотенце… пропало!
Глаза Розенбаума расширились от удивления, а затем случилось невероятное: отставив в сторону гитару, он под одобрительный гул зрителей снял себя сначала спецназовскую куртку, а затем и тельняшку, оголив накачанный торс. Протянув полосатую майку Люське, тихо, но озорно, сказал:
– Держи тельняшку, сестрёнка! На память обо мне…
Она погибла через три дня после того концерта. Нет, она не ходила в рейд с разведчиками и не вытаскивала раненных из-под огня. Просто штабной автобус, который вёз её и ещё четырёх девчонок в аэропорт, откуда начинался долгожданный отпуск, подорвался на мине. Так уж получилось, что бронетранспортёр охранения благополучно проехал через выбоину в бетонке, а мина сработала именно под тем колесом, над которым сидела старшая медсестра. Девчата остались живы, только соседка справа получила контузию средней тяжести, а она… По сложившейся в Афгане традиции, сослуживцы поставили фанерный обелиск на месте подрыва, на который они приклеили фотографию погибшей, и сделали надпись красным фломастером: «Наша Люся».