Афганский дневник пехотного лейтенанта. «Окопная правда» войны
Шрифт:
Подходим к кишлаку Сахайни – Малангаб, ну и началось. Духи нас в ущелье запустили, заняли подготовленные позиции, после подрыва «ЗИЛ-131» артиллеристов в колонне, что, видимо, послужило сигналом, открыли шквальный огонь. Мы спешились, залегли, Рохлин кричит: «Вперед!». Пошли, прикрываясь БМП, огонь велся только с левой стороны ущелья. Мудрый Ильин посылает шестую роту на высоты справа, чтоб хоть с одной стороны прикрыться. Кишлак пустой, все население ушло, один дед какой-то все десять часов, что мы там бились, простоял посреди кишлака, никто его не тронул. Бой начался около восьми часов утра.
Продвигаемся по кишлаку, мостик на пути через речку Зардев разрушен, возможно, взорван, БМП не пройти. Пошли вброд, а выход на противоположный берег крутой был, топливо от БЦН стекло, четыре БМП заглохли, естественно, не завести, одна чудом проскочила, остальные в кишлаке остались. За мостиком уже открытая местность начинается,
Все же с одной БМП проскочили мы, прорвались. Деревья начались, огонь вроде бы послабже, немного отлежаться решили. Вдруг Боря Гизоев получает ранение, пуля разрывная в камень рядом попадает, и несколько осколков ему в голову. Перевязали, промедол вкололи, второй знаками просит, мол, маловато одного, вкололи второй, хотя при ранении в голову вообще нельзя его вводить. В Боре примерно сто двадцать килограммов без амуниции. Откуда силы взялись, вытащили из-под огня. Откуда-то мулла местный появился, его в ногу ранило. Рохлин прямо под огнем сажает вертолет из-за муллы этого, туда и Борю загрузили и еще несколько человек. Когда вертолет взлетал, нас керосином обдало, как оказалось, семнадцать пробоин получил, еле дотянул до полка.
Передаю по связи, что принимаю командование ротой, как учили – кто-то должен остаться за командира. Рохлин рядом, пулям вообще не кланяется, в полный рост ходит – заговоренный. Ставит задачу на занятие кишлака Магаеб. Перебежками пошли, БМП поддерживает, артиллерия вроде бы огонь ведет, но гаубицы М-30 старые, стволы изношены, эффективности никакой, вертолеты неплохо работают, но духи-то в дзотах, окопах перекрытых, попробуй, достань.
Бегу, смотрю – каска валяется, почти год в Афгане, каску не носил, а тут вдруг, дай, думаю, одену, не пропадать же добру. Метров десять пробегаю, вдруг удар по каске, чуть голову не открутило, под углом пуля шла. Еще одна пуля искала встречи со мной, попала между каблуком и подошвой левого ботинка. Как бы там ни было, зацепились мы с Валерой Мещеряковым, командиром третьего взвода, за кишлак, на окраину вышли, залегли, с нами человек двадцать. Первый раз в горах в болото попал, одежда намокает, тело охлаждается, так лежал бы и лежал. Только идиллию нарушают звуки рядом падающих пуль – чвяк, чвяк, чвяк и совсем некстати вдруг пришедшие в голову строки Твардовского:
Я убит подо Ржевом,В безымянном болоте,В пятой роте, на левом,При жестоком налете.Вдруг команду по связи получаю на отход. К этому времени уже человек пять погибли и человек двадцать ранены, может быть, и больше. Маршал Соколов лично дал команду Рохлину на отход, когда такие потери начались. А отходить еще труднее, чем входить, – духи уже пристрелялись. Но делать нечего, мать в перемать старших начальников, начинаем выбираться. Сталкиваюсь снова с Рохлиным, кричу: «Отходите, прикрою», а он в ответ: «Ты что, лейтенант?» И как боец рядовой с духами перестреливается, снова в полный рост бродит, и пуля его не берет. Потом признавался, хотел в бою погибнуть, чтобы кровью смыть свою вину за понесенные потери, но чашу унижений ему пришлось выпить до дна. Отходим, отстреливаемся, боец рядом на задницу садится: «Товарищ лейтенант, ранен», – говорит. Я ему: «Садись в БМП», он в ответ: «Не могу, помогите». Открываю дверь, майор сидит, цел и невредим, начальник штаба артиллерийского дивизиона, и, хотя совсем не нужно ему с пехотой бегать, такая злость взяла. «Вылазь, сука», – кричу: видимо, на лице столько всего отразилось, безропотно вылез. Мельница уже показалась, возле моста через речку, в Сахайни – Малангаб. Вдруг словно бритвой полоснули по левой брови, кровь лицо заливает. За мельницу заскочил, перевязали ребята, мы там группировались, от огня укрывались, прежде чем по мостику проскочить. Укрытий больше не было.
Заскочил в кишлак, за дувалом много раненых, Рохлин здесь, Ильин здесь. БМП, что заглохли, в речке так и стоят. Командир полка ставит задачу БМП взорвать. Саперы во главе с майором Зюзевым пошли выполнять. Ильин ставит задачу Валере Мещерякову – высоту, господствующую над нами, занять. Тот так посмотрел на него, но ничего не сказал, повел свой взвод, только поднялись по команде «вперед» – сразу трое раненых, залегли, уже не поднять. А на эту высоту расщелина проходила до самого верха. Сержант Свиридов, молодой, весной из учебки пришел, по этой расщелине до вершины и добрался, команды на отход не слышал. С его слов: «Выбираюсь на вершину, рядом из амбразуры духи огонь ведут, меня не замечают, я туда гранату, двоих положил, еще двое выскакивают, я их из автомата срезал». В общем, у него боеприпасов почти не осталось, несколько патронов в последнем магазине. Пытался внимание к себе привлечь, вскочил, руками замахал, наши снизу по нему добавили. Тогда он бросился вниз, кубарем, как только не сломал чего-нибудь. Прибежал, трясется весь, три пули в бронежилете в области живота. Рохлин благодарит его, орден Красного Знамени обещает.
А второй ротой никто не управляет. Командир роты капитан Попов в БМП прячется с начала боя. Рохлин пытался вытащить, трибуналом грозил, позорил, ничего не помогло, Попову на днях замена должна прийти, инстинкт самосохранения оказался сильнее воли командира.
Саперы выполнили задачу, БМП взорвали. Майор Зюзев погиб. Он, майор Базюк, заместитель начальника политотдела и еще кто-то из офицеров вместе находились. Зюзев попросил напиться, ему флягу протягивают, первая пуля выбивает фляжку из рук, вторая Базюку в бронежилет, с ног его сбивает, а третья майору Зюзеву – в голову.
Базюк потом очень кичился этим боем, о своих подвигах рассказывал, только забывал о том, что в ходе боя снайперскую винтовку потерял. На хера он ее взял? Может, с Рябшева Александра Ивановича пример брал? Тот говорил, в шутку, конечно, что на нее в горах опираться хорошо. Я лично думаю, что хотел пофотографироваться на фоне красивых бахаракских пейзажей. А с винтовкой понтов больше.
Бой продолжается. Лежим под деревом с раскидистой кроной, рядом расчет «Подноса» огонь ведет. Одна из мин разрывается в кроне над головами, осыпая осколками. Некоторые из раненых, которые там лежали, еще своих осколков получили. Закричали все на минометчиков. Они на открытое место перешли и сразу же были расстреляны. Двое легко были ранены, убежали, укрылись за дувалом, а третий тяжело ранен в бедро, кричит, катается по земле, а духи его добивают. Все в шоке, ступоре. Кричу: «Прикройте!» и бегу к солдату. Пока вытаскивал, метров двадцать открытого пространства, ему второе бедро прострелили. Автомат его притащил, ствол миномета, обессилел. Привалился к дувалу, отдыхаю, Рохлин кричит: «Красное Знамя тебе, лейтенант». Раненых уже много набралось, Ильин говорит: «Алексей, надо вывозить». Есть, отвечаю. Вызываю БМП, улочка узкая, не развернуться. Пришлось встать и руками механикам-водителям сигналы подавать, чтобы смогли маневр совершить. В ушах свист стоит от пуль, время, пока машины разворачивались, вечностью показалось, хотелось упасть и спрятаться за дувалом, вжаться в землю, но бог миловал, не зацепило. Раненых через люки для гранатометания загружали, головы не поднять, настолько плотный огонь. Стоны, крики, вопли, кто-то на рану упал, кому-то на рану другого положили. Три БМП под завязку загрузили. Механикам по-боевому плохо видно, у меня солдат из 4-й мср был, пуля рядом по броне щелкнет, ойкнет, нырнет по-боевому на несколько секунд и снова по-походному садится, я люком командирским прикрываюсь. Кричу только – обороты, обороты! – чтобы быстрее из-под огня выйти, раненые так кричали, что рев двигателя перекрывали. Выскочили из ущелья, не стреляют, артиллеристы там стояли, посадили вертолеты, загрузили раненых и в обратный путь.
Доложил Ильину, он только руку молча пожал, но столько благодарности в этом рукопожатии было. Всем полком начинаем отход, точнее, теми силами, что привлекались для выполнения задачи. Сначала попробовали на броне, на скорости выскочить. Но по БМП ведь легче попасть, где-то рикошеты, где-то разрывные, снова раненые пошли. Спешились, БМП на первой передаче ползут, мы ими прикрываемся, на полусогнутых ногах идем, главное, в разрыв не попасть. Старший лейтенант Кононов из шестой роты так попал. Вдруг рухнул, только руки землю загребают, и хрипит, через несколько секунд успокоился.
А еще две недели назад нам выговаривал, что слишком много денег на водку тратим, особенно при обмывании наград. Вот получу орден – он в мае при походе на Бахарак получил ранение в плечо и был за это представлен к ордену Красной Звезды – даже банки сока никому не куплю. Нельзя здесь таких слов говорить. Успел одну только зарплату и получить.
Из ущелья уже в темноте выходили, в крепость часов около двадцати добрались.
Тогда считать мы стали раны, товарищей считать. Узнал, что Степа Копач погиб, замечательный наводчик-оператор и солдат был; Володя Кулик, только на ноги становиться начал, год еще не прослужил; Корзину Валере сонную артерию при отходе перебило; Игорю Тарасяку, мой наводчик-оператор, пуля пробила бронежилет в области сердца, под левую лопатку вошла и на выходе застряла; Меньшиков Василий, Николай Богунов, Леня Литвин, Черномаз Иван, Джумабаев Мематжон в ноги ранены; Витя Федотов в плечо, бронежилеты многих спасли, особенно от осколков. Минометчики и связисты почти все переранены. Рощектаеву Сергею – командиру взвода управления минометной батареи, две недели назад прибывшему по замене, пуля пробила обе ягодицы, смешно, да не до смеха.