Афганский полигон
Шрифт:
Из женщин на площади была только капитан Эдвардс. Но если ее и воспринимали как женщину, то не показывали вида. Она была, во-первых, неверной, во-вторых, солдатом, и этого хватало, чтобы видеть в ней только врага, захваченного в плен.
Ну, или в лучшем случае рабыню.
Мальчишки, которых здесь было немало, зашумели. Роман, сидевший с прикрытыми глазами (от этих библейских картинок его мутило), поглядел на площадь. В животе у него похолодело.
Посреди площади стоял обнаженный сержант Хук. Из одежды на нем остались только трусы. Его руки были так туго связаны за спиной,
От места, на котором сидели Роман с Эдвардс, до Хука было метров десять. Роман видел, что сержант дрожит мелкой дрожью, больше всего страдая от неведения относительно своей дальнейшей участи. Во рту его был кляп. Он бросал вокруг себя затравленные взгляды, но видел одни лишь враждебные лица и оскаленные в издевательской ухмылке зубы.
Вот он отыскал взглядом лицо Эдвардс, и брови его умоляюще съежились. Но, господи, чем могла помочь ему Эдвардс? Ей бы самой кто помог.
– Что они с ним сделают? – спросила Эдвардс, отводя на секунду глаза от невыносимого зрелища.
– Лучше не спрашивайте, – отозвался Роман.
– Его будут пытать?
Роман промолчал, стараясь не фокусировать взгляд на стоящем посреди площади голом человеке. Отворачиваться было нельзя, за этим – он видел – зорко следили устроившиеся по бокам конвоиры. Собственно, для этого пленников сюда и привели: показать, что будет с тем, кто осмелится ступить на эту землю с оружием в руках. Так что будь добр, смотри и не отворачивайся. А то мигом окажешься рядом с жертвой.
В трех шагах от Хука начали разводить костер. Эдвардс стала белой как мел. Роман видел, что она едва держится. Видели это и конвоиры, и сидевший невдалеке Али-хан со своей свитой. И, кажется, ему нравилась реакция девушки. На Романа он мало обращал внимания, да Роман с самого начала понял, что сюда его привели лишь в качестве компаньона. Главной зрительницей была англичанка. Подобные экзекуции устраиваются ради мести, но также и в назидание, и именно она, капитан Эдвардс, должна была рассказать о том, что здесь произошло, своим соотечественникам.
Из чего следовал отрадный вывод, что убивать их не собираются. Роман очень хотел поделиться этим выводом с Эдвардс, чтобы хоть как-то ее подбодрить, но она была настолько поглощена разворачивающимся перед ней зрелищем, что вряд ли могла отнестись к его словам с должным вниманием.
Костер уже пылал меж сложенных кружком камней. Его не разводили слишком сильно, лишь поддерживали ровное невысокое пламя. Роман пока не видел каких-то сложных приспособлений для пыток. Но он знал, что это ровно ничего не значило. В этой стране могли довести человека до немыслимой боли всем, что подвернется под руку, и безобидный на вид предмет мог оказаться самым изуверским пыточным орудием.
Али-хан отдал негромкий приказ.
В круг вышел высокий худой старик, одетый во все черное. В руке он держал полотняный мешок. Стенки мешка слегка колебались, как будто внутри сидело что-то живое.
Хук, как завороженный, смотрел на старика. Он плохо понимал, что происходит вокруг, животный страх лишил его способности нормально воспринимать
Но появление старика с мешком подсказало ему, что развязка близка.
Он замычал, надувая жилы на шее, но его мычание сейчас же растворилось в неистовых воплях, поднятых толпой.
Это зрители выражали недовольство. Им не терпелось поскорее стать свидетелями казни, и они громкими возгласами требовали у палачей, чтобы те скорее переходили к основной части программы.
Али-хан поднял руку – и на площади моментально установилась тишина. Как бы ни были дики и своевольны эти люди, они знали, что такое дисциплина и чем грозит ее нарушение, и беспрекословно подчинялись своему предводителю.
Роман, не отрываясь, смотрел на мешок в руках старика. Что за гадость там находится?
Похоже, тот же вопрос не давал покоя и Эдвардс. Она вся вытянулась вперед и, замерев, ждала, что последует дальше. Происходящее на площади ее ужасало, но оно же завораживало и приковывало взгляд.
Старик поставил свой мешок на землю, запустил в него руку и, немного повозившись, вытащил толстую черно-серую веревку. Он поднял ее над землей, слегка тряхнул – и вдруг веревка сильно вильнула хвостом, оказавшись полутораметровой змеей.
Эдвардс вскрикнула, инстинктивно подавшись назад. Сидевшие вокруг нее воины засмеялись, весело скаля зубы.
Улыбался со своего места и Али-хан. Все шло именно так, как он хотел.
Хук, увидев змею, замер, как загипнотизированный. Даже дрожать перестал.
– Это кобра? – спросила Эдвардс Романа, как всегда, быстро приходя в чувство. – Они хотят его убить с помощью ядовитого укуса? Ведь так?
Для Хука это был бы хороший исход. Такой величины кобра обладает достаточным количеством яда, чтобы человек, ею укушенный, умер в течение нескольких минут. Конечно, его немного покорежит перед смертью, но все-таки умрет довольно быстро и без особых мучений.
Эдвардс готова была вздохнуть с облегчением.
– Почему вы молчите? – прошептала она.
А что мог сказать ей Роман? Он видел, что старик держал в руке не кобру, а полоза, гада неядовитого, но зубастого и очень сильного. И рассчитывать на быструю смерть Хуку вряд ли приходилось.
– Это ведь кобра? Или гюрза?
Один из охранников дернул Эдвардс за руку, чтобы она не отвлекалась. Второй демонстративно клацнул автоматом. Эдвардс притихла, напряженно мигая.
С Хука вдруг сдернули трусы. Он не обратил на это внимания, весь поглощенный созерцанием змеи в руке старика. Но Эдвардс что-то сообразила и снова беспомощно покосилась на Романа. Однако тот предпочитал смотреть строго перед собой.
Возле Хука поставили медный кувшин. Кувшин был невысокий, с широким днищем. Стенки кувшина равномерно суживались кверху, заканчиваясь овальным раструбом, по форме отдаленно напоминающим восьмерку. Снаружи к кувшину крепились широкие «ушки».
На площади стояла глубокая тишина. Зрители во все глаза следили за происходящим.
Старик приподнял полоза и ловко уложил его в кувшин. Тут же сильные руки ухватили Хука и усадили голым задом на раструб кувшина. Еще минута – и он был прочно привязан ремнями к ушкам.