Афганский шторм (Операцию «Шторм» начать раньше…)
Шрифт:
Надо отпрашиваться сейчас. — Вот только… Товарищ подполковник, мне нужно хоть на несколько минут заскочить к себе в эскадрон.
— Теперь когда нибудь в другой раз, — сразу же отрицательно покачал головой комбат. — Когда нибудь… — повторил он задумчиво. — Со вчерашнего дня батальон на казарменном положении, выход за пределы лагеря и солдатам, и офицерам запрещен.
— Да я могу и ночью, не днем… — начал Борис, но смолк под насмешливым взглядом Ломакина.
В самом деле, для боевой готовности времени суток не существует. Как же
— Идите, — повторил комбат. — Взвод ждет.
3 июля 1979 года. ТуркВО.
Единственным человеком, кому разрешили таки покинуть расположение лагеря, был сам подполковник Ломакин. Третьего числа после обеда за ним заехали на «уазике»: срочно в кабинет комдива.
Однако за столом командира сидел Гуськов, а комдив стоял у окна, опершись спиной о высокий подоконник.
— Как настроение, Василий Иосифович? — вместо приветствия поинтересовался замкомандующего.
«Объясните ситуацию, тогда в зависимости от нее появится и настроение», — подумал Ломакин и ответил неопределенно:
— Готовимся.
— К чему? — испытующе посмотрел генерал лейтенант.
— Когда нибудь скажут, — сохранил нейтральность подполковник.
Гуськов поглядел на комдива, встал из за стола. Повертел в руках серенькую записную книжицу с надписью «Львов» на обложке, протянул ее комбату:
— Вот, Василий Иосифович, читайте приказ и расписывайтесь. Садитесь сюда, — пригласил к столу.
Ломакин повертел книжицу — с каких это пор приказы стали писать в записных книжках?
Раскрыл.
«Первому парашютно десантному батальону десантироваться с аэродрома Фергана на аэродром…» — прочел он и поднял взгляд на Гуськова: далее в приказе шел прочерк. Генерал лейтенант, следивший за каждым его движением, тут же назвал пропущенное место:
— Баграм.
— Карту можно? — спросил Ломакин.
Комдив из за спины подал ему карту Афганистана. Гуськов безошибочно ткнул пальцем в коричнево желтое, с небольшими крапинками зеленого пятно, и Ломакин прочел, повторил для себя написанное курсивом название: «Баграм». Значит, все таки Афганистан. Он предполагал
Китай, Афганистан и Иран, все три соседа колобродили в последнее время особенно сильно, но, выходит, Афганистан…
Он вернулся к тексту приказа: то, что лететь в Афганистан, — это не главное. Основное — что делать там. Итак, задачи: охрана и оборона аэродрома, обеспечение безопасности полетов и, если потребуется, обеспечение высадки дополнительных сил и средств. После десантирования батальон поступает в распоряжение главного военного советника в Афганистане генерал лейтенанта Горелова.
Коротко и ясно, всего четыре странички. В конце подпись Гуськова, дата и время — 17 часов.
Ломакин посмотрел на свои часы: приказ подписан всего полтора часа назад, когда его везли в дивизию. Поискал у себя в карманах авторучку, вытащил с красной пастой — и тоже расписался после Гуськова, поставил дату и время — 18.30.
Гуськов забрал обратно книжицу, вернулся за стол комдива.
— Первое и основное, Василий Иосифович, — охрана аэродрома. Пусть вокруг все горит и рушится, но самолеты при этом должны и взлетать, и садиться. Обустраиваться придется самим, все материалы — из Союза. Продукты — пока на тридцать суток, в дальнейшем станете закупать там, на базаре. Деньги будете получать афганские, они так и называются — афгани. Летите под видом технических специалистов. Погоны для офицеров приготовили?
— Так точно. Не батальон, а школа сержантов.
— Это чтобы не раскрывать структуру батальона. Если афганцы станут интересоваться, откуда прилетели, отвечайте, что из Советского Союза, никаких привязок к округу и ВДВ. Впрочем, я лечу с вами, первым рейсом. Вам и вашим заместителям взять гражданку.
— Когда можно поставить задачу личному составу?
— Офицеров в общих чертах можно сориентировать сейчас, солдатам и сержантам задачу поставлю я сам уже на аэродроме, непосредственно перед посадкой в самолеты.
— Я могу знать время «Ч»?
— Готовьтесь на седьмое июля, — после некоторого раздумья сообщил дату Гуськов.
7 июля 1979 года. ТуркВО.
Нет большего блаженства в жару, чем холодный душ. И Оксана, лишь войдя в квартиру, бросив у порога сумки, туфли, первым делом прошла в ванную, открыла кран. Подождала, когда сбежит застоявшаяся в трубах вода, набрала озерко в ладони, окунулась в него разгоряченным лицом.
Кажется, все земные радости с мая по октябрь сужаются до этих понятий — вода и прохлада.
Четвертый год она здесь, в городке, и каждое лето дает себе зарок: все, это в последний раз. Что угодно и как угодно, но она готова уехать хоть к чукчам, хоть к эскимосам, если только это не одно и то же.
Озерцо вытекло, просохло под горячим лицом. Предвкушая еще большее наслаждение, достала из шкафчика полотенце, халатик и, на ходу сбросив одежду, вновь нырнула в ванну, залезла, повизгивая от холодных струй, под воду. Привыкла к ней, забросила за голову руки, закрыли глаза и затаила дыхание: хорошо! Вот так, наверное, воскресают ангелы.
Выбравшись из ванной, вытерла полотенцем забрызганное зеркало, отошла к самой стене, приподнялась на цыпочки, стараясь увидеть себя всю. Перед отпуском Борис, не поднимая в столовой глаз от тарелки с окрошкой, вдруг ни с того ни с сего обронил: «Ловкая ты». Она, покраснев, тем не менее сразу отметила другое: он сказал это не глядя, значит, смотрел на нее раньше…
Сбивая бусинки воды, провела ладонями по груди, животу, бедрам. Повернулась боком — вроде и в самом деле ничего лишнего, все в меру. Есть, конечно, миниатюрные женщины, ну и пусть они правятся тем, кто любит маленьких. А она то помнит, как смотрел на нее Борис при первой встрече.