Афганский шторм (Операцию «Шторм» начать раньше…)
Шрифт:
Афганистан…»
Трояновский поднял взгляд на шифровальщика. Тот молча протянул серенькую книжицу
Устава ООН с торопливой закладкой — клочком телеграфной перфоленты. Но, еще не открыв книги, перевел взгляд на карту, висевшую на левой стене кабинета. Не сразу, но нашел
Афганистан — коричневый аппендикс в подбрюшье СССР, Слева — Иран, внизу — Пакистан, справа — громадина Китая. Соседство…
Торопливо раскрыл книгу, хотя помнил смысл 51 й статьи — не так уж их много в Уставе. Рядом с ней была поставлена еле заметная карандашная точка — воистину, пролистаешь и не заметишь.
Итак, дословно: «Настоящий Устав ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную и коллективную самооборону…»
Так, это известно и из телеграммы. В дипломатии же самая безобидная на вид, но коварнейшая штука — это обрыв фразы, выхватывание ее из контекста. Что в статье дальше?
«…на индивидуальную и коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на члена Организации, до тех пор, пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности». Вот теперь всё.
Шифровальщик все еще стоял у стола, правда, сделал несколько неслышных шагов влево, то ли чтобы самому лучше разглядеть карту, то ли от вышколенности — не закрывать обзор начальству, не маячить у него перед глазами. Да, собственно, большего он ничего и не мог дать. Взять мог, вернее, обязан был забрать обратно телеграмму: с секретностью, охраной государственных тайн после предательства Шевченко в представительстве, слава Богу, дело было поставлено.
— Если будет что то дополнительно к этому, срочно мне, — отпустил шифровальщика
Трояновский.
Лишь затворилась осторожно, уважительно дверь, Олег Александрович прошел к карте. Уж если и было где одно из спокойных мест в мире, то это как раз Афганистан. Даже несмотря на прошлогоднюю Апрельскую революцию, на убийство Тараки. Совсем недавно нынешний глава правительства Хафизулла Амин приезжал в Нью Йорк, выступал на Генеральной Ассамблее. О чем же он говорил? О чем то не очень существенном, иначе бы запомнилось. А а, заседание
Генассамблеи было посвящено проблемам разоружения. Вечный как мир вопрос, давно потерявший свою остроту. А вот теперь…
«Кабул, Герат, Кандагар, Джелалабад». — Трояновский отыскивал афганские города, читал их названия по слогам, стараясь запомнить. Что же произошло там такого сверхъестественного, что необходимо посылать войска? Готовится чье то вторжение? Ирана? Нет, Иран отпадает, у него своих дел и забот с Америкой по горло, Китай? Этот сейчас со своей внешней политикой может пойти на все, но после осуждения его агрессии во Вьетнаме амбиции Пекина должны чуть остыть. Пакистан? Это реальнее всего. Зия уль Хак послал далеко далеко просьбы практически всех стран о помиловании свергнутого им премьер министра страны Бхутто — кстати, своего же учителя и покровителя, и сделал то, что наметил, — взял и повесил. Да, Пакистан — вероятнее всего. Но это опять же только догадки, а что там на самом деле?..
Вернулся к столу, сел в кресло. Поймал себя на мысли, что смотрит на белый телефон, стоящий за ненадобностью дальше всех на столе. Это — связь с Москвой. Подними трубку — и можно услышать голос Громыко. Только вопросы, которые мучают сейчас, разве по телефону задашь?
Телефон советского дипломата в Америке — это для того, чтобы поинтересоваться здоровьем, и не более. То, что разговоры прослушиваются, в представительстве никто не сомневался. Как и в том, что кто то где то ведет на каждого служащего досье. Вон Михаил Аверкиевич Харламов, первый зам, при переезде на новую квартиру обнаружил ни много ни мало, а двадцать четыре подслушивающих устройства. В туалете и в ванной по два стояло, не говоря уже о комнатах и лестничной площадке. Так что ЦРУ получает из бюджета свои 35 миллионов долларов в год не для того, чтобы платить своим сотрудникам за красивые глазки. Поэтому, поднимая трубку, и в самом деле можно спрашивать про здоровье хоть Громыко, хоть свое — и тебе, если захотят, ответят четко и ясно сами «цэрэушники».
Для связи с Москвой оставалась кодированная связь, и Трояновский торопливо написал на личном бланке: «Прошу более подробной информации по Афганистану». Расписался. В Москве сейчас вечер. Даже если Громыко успеет прочесть его телеграмму, без решения Леонида Ильича он вряд ли что предпримет. Андрей Андреевич прекрасен как исполнитель, его опыту могли бы, наверное, позавидовать многие дипломаты мира, но вот как генератор идей, как руководитель, формирующий политику на своем участке работы, — здесь советские дипломаты чувствовали слабину у своего начальника. Так что ответ скорее всего будет только завтра. Да и будет ли?
Если бы что то можно было сообщить дополнительно, прислали бы и без его просьбы. Скорее всего, вопрос с вводом войск еще окончательно не решен. И тогда тем более никакого ответа не будет.
Трояновский свернул бланк, потом вложил его в папку — на уничтожение. Вдруг почувствовал — впервые и очень остро, — как он одинок и беззащитен в этом огромном кабинете и в этой стране.
Никогда ничего подобного не возникало — ни во время работы послом в Японии, а это тоже не мед был, ни в многочисленных командировках за рубеж.
Поднял трубку телефона внутренней связи:
— Михаил Аверкиевич, зайдите, пожалуйста.
Харламов — первый заместитель. Вообще то такой должности — первый заместитель — не существовало, было просто пять замов, занимавшихся кто экономическими, кто юридическими, кто кадровыми вопросами. Но год назад Василий Васильевич Кузнецов прислал от Громыко указание — Харламова назначить и считать первым заместителем.
Трояновский не возражал, хотя и решили этот вопрос без него. Михаил Аверкиевич — в свое время фронтовой корреспондент «Правды», партизанил в Брянских лесах. Приятно было узнать, что это именно он чуть ли не заставил Бориса Полевого писать о Маресьеве, когда тот рассказал ему о встрече с необычным летчиком. Некоторое время работал в штате МИД, куда его пригласил Молотов. Скрупулезен во всем, а потому не просто досконально изучает и знает дело — он мог отстаивать, драться за него. Трояновский иной раз даже по хорошему завидовал настырности, несгибаемости, четкости в вопросах, какие бы ни решались заместителем. И сюда, в представительство, его назначили, чтобы урегулировать конфликт, возникший между коллективом и предшественником Олега Александровича — Маликом. А сейчас говорить или не говорить Михаилу Аверкиевичу о телеграмме? Пока о ней знают только двое — он и шифровальщик. Он и шифровальщик… Что то сдерживает в отношении Харламова, какая то мелочь. Надо додуматься, надо довериться интуиции… Дневники! Да, дневники. Заместитель ведет дневники, еще с времен войны, и это знают все. Значит, это насторожило, вернее, предостерегло. Неосознанно сработало на секретность. Хотя сколько она продержится, эта секретность?
Харламов, несмотря на не гнущуюся в правом колене ногу, вошел стремительно, уже готовый по своей натуре действовать и желавший знать только одно — в каком направлении.
Действовать, действовать… А стоит ли действовать? Для дипломата действие — не всегда благо, иной раз мудрость как раз в том и заключается, чтобы выждать. Да и на телеграмме стояла пометка — «Для ориентировки посла». Для ориентировки, а не действия…
— Приветствую, Олег Александрович, — первым поздоровался Харламов. Он был одного роста с