Афганский транзит
Шрифт:
– А! – выкрикнул мужчина свирепо. – Где это?! Эй, люди, вставайте!
Громкий крик разбил тишину. Поднял людей. Поджег страсти.
– Дядю Аслана взяли! – орал мальчишка и бежал по кварталу, как вестник вселенского несчастья.
– Эй, люди, вставайте! – будоражил гортанным криком соседей лупоглазый мужчина. Он стоял посреди тупика босой, неподпоясанный.
Крик услышали. Призыва послушались.
Подобрав с земли увесистый булыжник, встал с кучи соломы Самет Таракан. В знойный час он залег в тень карагача, который рос у дувала с незапамятных времен, и готов был лежать, пока не стемнеет. Бездельник и гуляка, завсегдатай привокзальной забегаловки, драчун и задира, осужденный общественным
– Защитим Аслана! Не позволим трогать наших!
Отбросив шланг, из которого поливал огород, схватил тяпку и выскочил на улицу бригадир ударной бригады поливальщиков хлопка колхоза имени Кирова Махмуд Оторбаев. Он понесся по улице, сверкая голыми пятками, туда, куда уже двигались Самет Таракан и другие люди.
Соскочил с деревянного топчана, установленного над арыком в садике при дворе Турсунбек Бекташев, учитель языка и литературы, любитель стихов Рудаки и Омара Хайяма. Он прислушался к крику и топоту, который бился в тесной щели квартального прохода. Понял, в чем дело, и быстро, по-учительски рассудил. Конечно, Хошбахтиевы ему не родня, и никогда не снизойдет богатая чернь до признания бедной образованности. При дворе таких людей профессор науки был и останется обычным шутом, но все же лучше не противопоставлять свою ученость их силе. Зачем? Сила горы сдвигает.
Учитель огляделся. Выбрал из кучи кольев, заготовленных на подпорки, один самый ухватистый, покатал его в ладонях, примериваясь, и солидно, как подобало его положению интеллигента, ценителя изящного слова, вышел за калитку, присоединяясь к толпе.
Сдернув со стены, украшенной богатым ковром, бескурковую ижевскую двустволку с резным прикладом и, держа ее в правой руке вверх стволами, выкатился в переулок толстый, меднолицый, лысый, как бильярдный шар, депутат райсовета, член районного комитета партии Беркимбай Камалов. Будет его ружье стрелять или не будет, не знал никто – ни сам Беркимбай Тюлягенович, ни жители квартала, но все они видели – уважаемый депутат, член районного комитета партии, председатель группы народного контроля в минуту испытаний идет вместе со всеми, плечом к плечу с Саметом Тараканом, который, конечно же, человек никудышный, сволочь, одним словом, но все же свой, родной по крови и духу.
Двигаясь по проулку, толпа росла и свирепела. Выкрикивая угрозы и ругательства, подбадривая и распаляя себя, люди шли и полнились яростью – все от Самета Таракана до муаллима Беркимбая Камалова и почитателя стихов Омара Хайяма Турсунбека Бекташева. За плотным рядом мужчин семенили женщины, хранительницы очага и рода. Криками и причитаниями они скрепляли уверенность сильного пола, не позволяя ему дрогнуть и отступить.
Толпе оставалось метров пять, и она вылилась бы на Кызылсайскую улицу, где трое еще стояли над лежавшим на земле Суриковым, когда вдруг по обочине, протянув за собой шлейф лессовой пыли, прокатил бронетранспортер. Резко затормозив, он перекрыл горловину тупика Хошхал, словно поставил плотину. Из машины легко выскочил офицер в пятнистой полевой форме. Увидев в толпе Камалова, вскинул руку над головой в приветствии.
– Салом алейком, Беркимбай Тюлягенович! У вас в махалле хошар?
Они хорошо знали один другого – заместитель командира погранотряда подполковник Сергеев и депутат райсовета. Вопрос про хошар был не случайным. Хошар – это старый азиатский обычай, когда какую-нибудь работу делают сообща – строят ли дом погорельцу или перекапывают огород пожилой вдове солдата.
– Если хошар – поможем. Я вижу, у вас ружье. У нас автоматы. Кого стрелять будем?
– Здравствуйте, Сергеев! – пробурчал Камалов. Махнул рукой, опустил ружье вниз стволами и стал протискиваться назад, к своему дому.
Боевой порыв махалли угасал. Самет Таракан вообще не имел желания встречаться с Сергеевым. Мало ли чем это могло кончиться. Он присел и повернулся спиной к лицу событий…
Сила власти в том, чтобы уметь вовремя демонстрировать свою силу.
Шимко и Садек помогли Сурикову подняться с земли. Он встал, покачиваясь. С лица медленно сходила затянувшая его серость. Оживая, спросил:
– Слушай, Садек-джан, что ты там говорил о Бобосадыкове? Я тогда не понял.
1988 г. Сентябрь. Москва
Яков Светлов на допросе крутил. Отводя от Ермакова глаза, теребя руками пуговицу на куртке, потея и утираясь ладонью, он старался выглядеть искренним, но сам в то же время кое-что скрывал. И Виталий знал что. Едва вопрос касался того, где компания доставала наркотики, Светлов начинал крутить.
– Покупал товар всегда Серый. Нас он к этому делу не подпускал. Мне не жалко, я бы сказал, если знал.
– Одобряю ваше желание сотрудничать, – спокойно говорил Ермаков. Терпением он не был обделен и твердо знал свою способность «дожать» подследственного. – Теперь скажите, вы за товаром ездили вместе или в такие поездки Ножкин отправлялся сам?
– По всякому случалось.
– Вот и отлично, расскажите, куда вы ездили, когда собирались за товаром вместе? Торговцев вы не помните, но куда ездили, забыть не могли.
– В разные места мотались. На Черемушкинский рынок, на Таганку, на Масловку.
– Видите, как нетрудно вспомнить. Теперь мы с вами поедем на Масловку. Вы покажете, где останавливали машину, куда уходил Ножкин. Походим вместе. Может быть, вы узнаете кого-то в лицо. Может, узнают вас.
Светлов съежился, опустил голову и стал торопливо вытирать ладонью взмокшую шею.
– Я не поеду, – заявил он, хотя голос звучал неуверенно.
– Ну, дорогой, – спокойно возразил Ермаков. – Не за грибами в лес приглашаю. Это следственное действие. Впрочем, – он задумался, погладил пальцем левую бровь, над которой белела стрелка недавнего шрама, – можно и не ехать, если назовете, у кого брали товар. Я не верю, что Ножкин не называл, к кому шел. Деньги есть деньги. Верно?
Светлов поднял голову, сморщился, словно собирался заплакать, и выдохнул:
– На Масловке Бородай торговал.
Сказал и посмотрел на Ермакова испуганно.
– На Черемушкинском?
– Мамед.
В тот же день Ермаков зашел к Ивану Назаренко, который вел дела по производству и сбыту наркотиков. Поинтересовался, говорят ли ему что-то клички Бородай или Мамед.
– Почему «что-то»? – в свою очередь спросил Назаренко. – О многом говорят. Если желаешь, могу показать их фотографии. И еще штук двадцать других. Они что, уже по убийствам проходят?