Африка грёз и действительности (Том 3)
Шрифт:
Ночной экстаз
Кафры собрались в середине круглого индлу.
Под коленями у них снова задребезжали тыквы и жестянки. Девушки расступились к стенам. В мужские басы влились девичьи голоса, которые постепенно усиливались, наполняя все пространство мягкой повторяющейся мелодией. К мелодии присоединилось хлопанье в ладоши 50 пар рук. Вдруг загудел под глухими ударами утрамбованный пол. Тяжело, словно ища опору для тел, охваченных порывом танца, опускались на землю десятки ног. Но мгновенно они отрывались от земли, как от раскаленного угля, и тела запрокидывались назад; через какую-нибудь долю секунды руки ударили по плечам соседей и сомкнулись, словно стальное кольцо. Оба кафра, которые на рассвете должны были сделаться мужчинами, поминутно
Сначала мы наблюдали за этим зрелищем, как бы находясь в трансе, как бы издали, с другого конца света. Жесткий ритм неумолимо бил по вискам с размеренностью метронома, словно забивая крышку над ощущениями внешнего мира. Это была самая потрясающая минута в нашей африканской жизни, сон наяву о давно прошедших веках…
Из уст кафров вырывались хриплые крики упоения; фантастические тени порывисто метались по стенам индлу, поглощая искаженные лица, и вдруг отблеск лучины озарил хаотическую путаницу нагих тел.
В вихре огненного ритма, быстрого, воинственного, захватывающего, тела снова смыкались в круг. Подошвы танцующих отзывались на музыку судорожными ударами, двигались все быстрей и быстрей… И вдруг призраки исчезли неожиданно и резко, как лопается струна, как прорезает тьму свет прожектора. Руки бессильно повисли вдоль тела, колени на мгновение словно подломились, но только на одно мгновение, пока женские руки не поднесли к пересохшим губам сосуды с пивом…
В хижине стало тихо, только 50 ртов жадно глотали воздух, а глаза медленно прояснялись…
У нас было такое ощущение, словно в тот вечер мы впервые заглянули в самую глубину души африканца, приоткрыли завесу веков и очутились на заре первобытной истории континента.
Мы вышли в ночную прохладу. Холодный ветер освежил разгоряченные лица, и постепенно наше смятение улеглось. На мягком бархате небосвода сверкали яркие звезды.
От большого костра взметнулись вверх языки пламени, красным отблеском отражаясь в задумчивых глазах пожилых кафров. Молча сидели они широким кругом, закутавшись в красные «ингубо», и вели немые беседы с духом вечности и языческими богами…
Тени в передних рядах поднялись и сомкнулись вокруг огня. Медленно задвигались черные силуэты, и в темную ночь полилась мягкая мелодия старинной кафрской песни. Она рассказывала о добром духе, о его борьбе с темными силами, о славных деяниях предков, о их богатырских охотах. Слова и мелодия гармонически сливались с медленными движениями символического танца. Из дверей индлу доносился дикий топот танцоров. К полуночи умзи ожил.
Из погасших костров снова взвились языки пламени, и веселый говор оживил ночь. Полночный пир. Снова чаны с кафрским пивом, снова вертелы с бараниной, миски с кукурузной кашей.
А потом опять танцы и своеобразные песни…
В зрачках Африки
Мы вновь вышли в ночную тьму. Убывающая луна плыла по небосводу и серебристой вуалью окутывала верхушки окрестных холмов. Костры медленно догорали, раскаленные поленья время от времени сползали в золу, взметнув к небу фонтан искр. Съежившись вокруг костра, прикрытые толстыми покрывалами, отдыхали негры, изнуренные пением, пляской, отяжелевшие от праздничной еды и пива.
Когда мы укладывались спать на своих пальто, потуже стягивая воротники свитеров, звезды трепетали над нами. Ночь дохнула внезапным холодом. Мы были так же утомлены, как и танцоры, которые все еще кружились посередине индлу в своей непрекращающейся пляске. Звезды спустились так низко, что, казалось, их можно коснуться рукой, а холодный ветер овевал голову…
Перед нашими глазами проходили африканские племена, с которыми мы встречались во время путешествия, вспоминались фигуры, лица, жесты, речь, поступь, выражение глаз и… молчание.
Поверх острых метательных копьев, «ассагаев», смотрели мы в глаза кенийских
Всеми этими зрачками внезапно взглянула на нас Африка, прижала нас пылающими угольками звезд к земле и безвозвратно удалилась на недосягаемое расстояние. Пожалуй, только тогда, в тот момент, мы поняли Африку, и нас охватила невыразимая тоска. То была тоска по «Черному континенту», север которого уже ускользнул от нас, континенту, безграничному по своим просторам, захватившему нас своей первобытной, здоровой красотой.
Небо начало медленно бледнеть, и слабый свет разредил тьму…
Наверху, на склоне холма, слышался замедленный топот усталых ног на утрамбованном глиняном полу индлу. Костры совсем погасли. Тень языческого бога кафров Тиксо медленно покидала свободное пространство между хижинами, удаляясь от утомленных танцоров.
Мы дрожали от холода в ожидании предстоящих событий. Горизонт светлел; где-то далеко на востоке заблестела зеркальная гладь Индийского океана. Над Транскеем рождался новый день…
Глина и кровь на рассвете
Индлу опустела. Утомленные и изнуренные негры, шатаясь, выходили из дверей и медленно разбредались по своим селениям.
Ни ссылками на вчерашние обещания вождя, ни деньгами, ни подарками не могли мы добиться, чтобы нам позволили при дневном свете запечатлеть на пленке хотя бы следы ночного экстаза. Он исчез безвозвратно, как бредовое видение. Измученные кафры, пошатываясь, садились на землю или засыпали стоя. Только это и служило доказательством, что ночной хаос человеческих тел не был сновидением.
Два молодых кафра, ожидающих обрезания, уже снова закутанные в белые накидки, из последних сил старались превозмочь усталость прошедшей ночи и, окруженные небольшой группой старших, направились к маленькому шалашу вдалеке за поселком, где через несколько минут им предстояло стать мужчинами. Нксамтвана с длинным острым ножом медленно следовал за этой группой в сопровождении вождя Ноченге.
Белые стены индлу, разбросанных по окрестным холмам, порозовели в первых лучах восходящего солнца, и полоса света быстро спускалась по склону к соломенной хижине, где знахарь склонялся над первым из кафров. С расстояния двух шагов мы наблюдали эту операцию. Мгновение тишины, затем острие длинного ножа сверкнуло в солнечном луче, и струйка крови потекла на песок. Несколько ловких движений, повязка из мягкой козьей кожи, и вот уже Нксамтвана месит глину с песком. На мгновенье у нас замерло сердце. Но молодой кафр, только что ставший мужчиной, высоко держит голову, из последних сил превозмогая предельную усталость. Знахарь растер на ладонях свежую кровь, смешанную с глиной, и размазывает ее по лицу молодого человека. Другой юноша смотрит на это неподвижным взглядом; лишь иногда по его лицу мелькает улыбка. Еще несколько проворных движений Нксамтваны — и вот уже оба юноши с лицами, орошенными собственной кровью, укладываются на примитивное ложе, чтобы отдохнуть после изнурительной ночи. Они стали мужчинами.