Африка грёз и действительности (Том 3)
Шрифт:
— Откуда здесь вдруг взялась «татра» с чехословацким номером? — раздался приятный баритон за окном. Дю Плесси бросился к дверям. — Сюда, сюда, господин директор. Разрешите вам представить…
Через минуту директор Гартман уже сидел в кресле и предавался воспоминаниям. И снова начались разговоры о Праге, о консерватории, о концертах в Рудольфинуме.
— Скажите, пожалуйста, издает ли еще Урбанек ноты? А как зал имени Сметаны? Знаете, Прага никогда не изгладится из моей памяти, хотя я там был всего несколько раз. С большой радостью ездил я с отцом из Вены в Чехию, в Будейовице и к профессору Шевчику в Писек. Собственно, я немного ваш, хоть и являюсь
— Только не пугайтесь, — сказал директор Гартман, спускаясь по винтовой лестнице в темный подвал. — Это вам не Пражская консерватория. Здесь, в Грейамстауне, когда-то стоял гарнизон, и в этом старинном здании была тюрьма; вот в этих катакомбах, — он указал на ветхие тесные каморки в стене, — узников когда-то приковывали к стенам тяжелыми цепями. Это были в большинстве случаев рабы, пытавшиеся бежать. Теперь бывший застенок превратился в консерваторию. Но я вам покажу и что-то другое, что, вероятно, больше вам понравится, — и он закрыл люк над лестницей, ведущей в подземные застенки. Мы остановились в классе, где были расставлены пюпитры с нотами.
— Посмотрите, — и Гартман перевернул нотную тетрадь обложкой кверху. — Школа скрипичной игры Шевчика. По другой мы здесь и не обучаем. Я считаю ее лучшей школой скрипичной игры во всей мировой музыкальной литературе, — и директор провел рукой по титульному листу, словно поглаживая его. — Вы, наверно, не ожидали, что в Южной Африке найдете школу Шевчика. Это был превосходный виртуоз и педагог…
Видимость — 65 километров
«Настоящая карта входит в серию дорожных карт, изданных для вашего удобства компанией «Вакуум». Просим оказать любезность и написать нам о новых или реконструированных шоссе и пользоваться изделиями «Вакуум».
Таким примечанием на двух языках — английском и африкаанс — снабжена каждая из роскошных цветных карт южноафриканских шоссе. На всех этих рекламных картах имеются данные о состоянии и о типах дорог, обозначены расстояния в километрах, а также высота горных перевалов над уровнем моря.
Среди окутанных ночным покровом гор съезжаем мы на приморскую равнину. Далеко впереди засверкало море огней. На перевале дорога как бы переломилась, и узкая полоска света на далеком горизонте рассекла ночную тьму на два отдельных мира. Она мерцает волшебными бликами, волнуется и переливается, как парчевая завеса в сиянии театральных рефлекторов. Сверкающими рубинами бакенов заткана искрящаяся кайма побережья, а снопы света маяков бороздят горизонт.
— Пожалуй, напишем картографам из «Вакуума», что они плохо рассчитали расстояние от Грейамстауна до Порт-Элизабет. Мы уже оставили позади 75 километров, а до тех огней, внизу в порту, если верить карте, должно быть еще добрых 65.
На лицо Мирека падает слабый свет, отражающийся от карты, развернутой на коленях.
— На таком расстоянии мы не могли бы этого видеть! Ведь это все равно, что расстояние от Рокицан до Праги!
Асфальтированное шоссе монотонно шуршит под колесами «татры», и в окошечке спидометра сменяются цифры: 10, 20, 30. Огни едва заметно приближаются.
— Кажется, они все-таки правы!
— Кто?
— Да картографы, которые составили эту карту…
На шоссе, словно протянутом по линейке, иногда промелькнет встречная машина, и снова на горизонте мерцающий поток огней. 50 километров! На 62-м
Картографы «Вакуума» оказались правы.
На половине пути между городами Порт-Элизабет и Моссел-Бей мы неожиданно влетели в девственный лес, буквально влетели. Лес застал нас врасплох, ибо в Южной Африке, далеко к югу от тропика Козерога, мы не ожидали встретить ничего подобного. Правда, он оказался лишь миниатюрой первобытного леса и через несколько километров вновь исчез, как призрак. Но все же этот миниатюрный лес ни в чем не уступал девственным лесам на склонах Килиманджаро или на равнинах Южного Конго. Хаос буйной растительности, гигантские деревья, увитые лианами, как усами Краконоша, [35] серовато-белые завесы гигантских бахромчатых лишайников, влажное, как в теплице, дыхание земли.
35
Краконош — персонаж из чешских народных сказок, напоминающий горного короля. — Прим. ред.
Но вот, как по мановению волшебной палочки, девственный лес исчезает, и под шоссе разверзаются отвесные скалы над рекой Гамтус, точная копия збраславских круч над Влтавой. Но небольшая разница все же есть. Сразу же за южноафриканским «Збраславом» устье реки расширяется, сливаясь с смарагдовой гладью моря. Широко, гигантским серпом раскинулась бухта Сент-Франсис, а за пустынным мысом, куда нет уже ни путей, ни дорог, линия побережья Индийского океана окончательно меняет свое направление и идет вдоль параллели. Вдоль 34-й параллели проходит и последний отрезок автомагистрали, ведущей к Кейптауну.
Где-то там, в точке пересечения с западным берегом Африки, Индийский океан уступает место Атлантическому.
Канго-Кейвс или Моравский Крас? [36]
Меньше чем в 100 километрах к северу от прибрежного городка Джордж у южноафриканцев есть особый козырь для туристов: сталактитовые пещеры. Все их рекламные брошюры и карты кричат на весь мир: «Посетите Канго-Кейвс!»
Почему бы и нет? Посетим. Ведь для этого надо сделать лишь тридцатикилометровый крюк от Аудсхорна, включенного в наш маршрут, потому что здесь скрыта или, правильней, выставлена на показ иностранцам еще одна южноафриканская диковинка: страусовые фермы. Через 30 километров мы сможем сравнить Моравский Крас с Капским.
36
Моравский Крас — карстовый район в Чехословакии. — Прим. ред.
Шоссе от моря поднимается к зубчатым скалам Звартберга, пустынной горной гряды, которая мощным щитом охватывает края континентального плато Большого Карру. Колеса «татры» съехали с гладкого асфальта на камни узкой дороги, едва достаточной для одной машины. Слева — отвесные скалы, справа — пропасть, а между ними ленточка шоссе, которая карабкается на крутые холмы, словно стремясь прямо к небу.
Через несколько километров дорога поднимается на высоту 700 метров над уровнем моря. Порой глубоко на дне пропасти сквозь покров туч блеснет гладь океана.