Африка: Сборник
Шрифт:
Его осенила мысль: единственное, что от него сейчас требуется, — это уловить образ и придать ему соответствующее выражение — простое, ясное; но при этом многомерное и волнующее, способное тронуть человеческое сердце. Сила и простота рисунка, если он удачен, вызовет ассоциации с хорошо знакомыми зрителю образами и чувствами, с множеством неведомых вещей, о которых хотел поведать художник. Он должен создать произведение, которое за короткий миг, пока его смотрят, сможет проникнуть глубоко в сознание зрителя и всколыхнуть его изнутри.
Омово продолжал размышлять. Теперь он уже не видел перед собой белизны холста, не сознавал собственного присутствия здесь, в этой комнате; у него было такое ощущение, будто он одновременно находится всюду и нигде. Пока он был занят этими мыслями, все сомнения, неприятности, невысказанные обиды и тревоги исчезли сами собой, спрятались где-то в дальнем уголке сознания, оставив чувство свободы и покоя, ясности и умиротворенности.
Москит укусил его прямо в лицо. Омово хотел прихлопнуть его ладонью, но промахнулся. «Какая-то дрянь мешает человеку наслаждаться жизнью», — сердито подумал Омово. Он попытался вернуть себе ощущение покоя, но тут вдруг все погрузилось в темноту: электричество снова отключили. Омово встал, переоделся в выцветшие джинсы и рубаху, опрыскал комнату «Шеллтоксом» и вышел из дома.
Глава двадцатая
Он видел, как Ифейинва обошла дом с фасада, и, как всегда, ощутил волнение. На ней была темная юбка и голубая блузка из дешевого кружева. Она была идеально сложена: крепкие икры ног, прямая спина, летящая походка. Боковым зрением следя за ней, он вскинул руки и сделал несколько фигур каратэ, чтобы создать впечатление, будто вышел во двор для разминки, однако заниматься каратэ ему не хотелось, он чувствовал себя усталым. Он прекратил упражнения и снова взглянул туда, где только что видел ее. Она остановилась и издали подала едва заметный знак рукой. Потом зашагала неторопливо, но решительно. Ему не терпелось броситься следом за ней, но его останавливали пристальные взгляды мужчин, собравшихся возле аптеки: их темные в сумерках лица были обращены в его сторону.
Время шло. Раз или два кто-то из жителей компаунда остановился поболтать с ним, он отделывался какой-нибудь рассеянной фразой, и те оставляли его в покое. Наконец, сочтя, что прошло уже достаточно много времени и можно идти, он неторопливой, ленивой походкой вышел из ворот компаунда и побрел вдоль улицы, словно намереваясь купить какой-нибудь еды у уличных торговок и не находя того, что ему нужно. Ифейинвы нигде не было видно, он разозлился и решил уже возвращаться домой, когда вдруг заметил ее возле той же заброшенной хибарки, где они тайно встречались в прошлый раз. Она вышла из-под навеса и быстро зашагала вдоль улицы в сторону мрачных, грязных строений, обитателями которых были в основном хауса и фулани [29] . Он слегка недоумевал по поводу избранного ею маршрута, но тем не менее пошел следом, выдерживая определенную дистанцию, то и дело останавливаясь возле лотков, разглядывая товар, прицениваясь и не спуская с нее настороженного взгляда.
29
Хауса и фулани (фульбе) — народы, проживающие во многих странах Африки, в том числе и в Нигерии.
Возле одного из неосвещенных почерневших от дыма бунгало она остановилась и, подав ему знак глазами, вошла внутрь. Неподалеку возле тлеющего очага под открытым небом расположились три женщины, жевавшие сушёную рыбу и судачившие на диалекте, которого Омово не понимал. Путь к шаткой лестнице преграждало грязное месиво. Он перепрыгнул через него и тут ощутил на себе недобрый взгляд одной из женщин, заставивший его опустить голову. Он помедлил немного и наконец распахнул дверь. Перед ним был темный коридор, а под потолком — скопище паутины, почему-то показавшейся ему живой. Он постоял минуту в растерянности, остро ощущая охватившее его желание. Проникший в коридор слабый ветерок кружил ему голову, раскачивал навесы из паутины, в то время как за его спиной землю быстро обволакивал нежный покров ночи, сквозь который и тут и там проглядывали огоньки светильников на лотках уличных торговок. В коридоре стояла такая же темень, как в тот вечер, когда он разглядел фигурку Ифейинвы на пороге ее дома. Москиты пронзительно жужжали у него над ухом, неуловимые и докучливые. Несколько раз в темноте мелькнули светлячки.
И, только услышав голос Ифейинвы, он пришел в себя и направился в комнату, откуда сквозь щель в двери и замочную скважину пробивался мутный свет.
Комната была пустая, если не считать большой деревянной кровати, застеленной ветхой, дырявой простыней. Застоявшийся спертый воздух пропитан едким запахом горящего масла. Комната грязная, тускло освещена пламенем масляного светильника. Голый пол мрачного серого цвета. Краска на стенах наляпана как попало, либо их красил человек, никогда прежде не державший в руках кисти, либо маляр в состоянии крайнего раздражения. Потолок — в пятнах копоти от масляного светильника. Уже один вид этой комнаты поверг его в глубокое уныние.
Ифейинва нервно ерзала на краю кровати. На лице у нее играла чуть заметная робкая улыбка. Глаза таинственно мерцали. Стоявшая в углу комнаты лампа освещала лишь одну сторону ее лица, другая скрывалась в полумраке, и это придавало ее облику еще больше таинственности, грусти и иллюзорности.
— Входи, — сказала она. — Здесь нечего опасаться. Это комната моей подруги.
Он неуверенно прошелся по комнате и остановился рядом с ней, сделал глубокий вдох и резко выдохнул — его затошнило от всех этих запахов. Он стоял молча, словно в полузабытьи. Затем его охватила легкая дрожь, но через мгновение она прошла. И вдруг в этой пустой, унылой комнате все словно преобразилось благодаря острому и восторженному ощущению ее присутствия, благодаря блеску ее глаз, которые почему-то напомнили ему мерцающие в лунном свете льдинки, но при этом их ясный и нежный взгляд был теплым.
Она улыбнулась, стараясь помочь ему преодолеть смущение. Робость прошла, и ее лицо светилось радостью, губы слегка дрожали. Молчание было подобно какой-то незримой, разделявшей их стене. Она нерешительно встала, он шагнул навстречу, положил ей на плечо руку, но почти сразу же убрал. Она взглянула ему в лицо и потупилась. В молчании они опустились рядом на краешек кровати. Кровать пошатнулась и скрипнула, словно охваченная страстью. Они сидели молча, неподвижно, не глядя друг на друга. Проходила минута за минутой, а они продолжали сидеть молча, в напряженной сдержанности. Вокруг кружили москиты — их жужжание напоминало звуки плохо настроенного карманного транзистора. Потом из груди Ифейинвы вырвался глубокий вздох — Омово показалось, что в этом протяжном вздохе разом излились все ее сокровенные чувства. Молчание становилось томительным, ощущение чего-то зловещего все больше и больше отдаляло их друг от друга и, как ни странно, напоминало ему о белом холсте у него в комнате, от которого он сбежал. Донесшийся с улицы плач ребенка внезапно нарушил тишину. Ребенка пороли за что-то, и он голосил все истошнее, пока его вопли не утонули в крикливой перебранке нескольких женщин. Потом они услышали, как захлопнулась дверь в соседнем жилище, и стало вдруг тихо.
— Омово!
— Что, Ифи?
Они протянули друг к другу руки, и их дрожащие пальцы переплелись.
— Как у тебя идут дела с рисованием?
— Сейчас я ничего не рисую.
— Почему?
Он оглядел комнату, словно пытаясь найти ответ в ее унылой пустоте. Взгляд Ифейинвы проследовал за его взглядом, и, казалось, она все поняла. Слова его прозвучали медленно и неопределенно:
— Сейчас всё здесь, а через минуту ничего не будет.
Она помолчала, потом заговорила снова:
— Я очень сожалею о том, что произошло в воскресенье. Он просто… — Из ее груди опять вырвался тяжкий вздох. Полные слез глаза смотрели серьезно и грустно. Он снова коснулся ее плеча и почувствовал, как в нем постепенно вопреки его воле пробуждается томительное и сладостное желание. Она придвинулась к нему чуточку ближе.
— Я помню, как ты поцеловал меня первый раз.
Он молча улыбнулся, преодолевая оцепенение.
— Я стирала на заднем дворе, а ты подошел и вдруг чмокнул в щеку. Твой поцелуй настолько поразил меня, что я всю ночь не могла уснуть.