Африка: Сборник
Шрифт:
Публика пришла в неописуемый восторг. Господин Буллерс видел, как его служащая Лея несколько раз поцеловала дядю Тома. Фоторепортеры запечатлели этот момент. На следующий день снимок появился во всех газетах.
И в тот же день господин Буллерс уволил Лею. Маленький старый Самуэль, который и так к тому времени еле волочил ноги, слег в свой гамак, чтобы уже никогда не подняться.
Тут беззубая старуха Фатима, у которой, как все полагали, нищета высушила не только грудь, но и сердце, жалобно простонала:
— Бедный, бедный старичок! Он уже ничего не в силах был сделать для родного
И Хусейн, мудрый продавец сурьмы, сказал:
— Бедные люди! Сильные мира сего тщеславны и безжалостны.
И грузчик Исмет, по-прежнему безработный, вскричал, размахивая мускулистыми руками:
— Этой девушке нелегко будет вновь найти работу, после того как она вызвала ненависть к себе у торговца золотом.
И Башир ответил:
— О Исмет, ты смотришь в корень. Из страха перед господином Буллерсом все дельцы, у которых могла найтись работа для Леи, отказали ей. А девушке как никогда нужны были деньги, поскольку тех скромных средств, что зарабатывал старый Самуэль, теперь не было, а сам он, больной, нуждался в хорошей еде и очень дорогих лекарствах.
— А у Франсиско было какое-нибудь ремесло? — спросил Мухаммед, уличный писец.
— О да, — ответил Башир. — И очень хорошее. Он был механиком, притом высокого класса. Но поскольку он не имел документов и его каждую минуту могли изобличить, всякое более или менее серьезное дело было для него недоступно. Он выполнял лишь случайную мелкую работу, и ему с трудом хватало денег, чтобы прокормить самого себя.
— Так я и думал, — заявил Мухаммед, уличный писец. — Но всегда лучше лишний раз удостовериться. А теперь продолжай, славный рассказчик.
И Башир заговорил вновь:
— Однажды, когда Лея в очередной раз бегала по городу в поисках какого-нибудь места, старик Самуэль попросил меня позвать дядю Тома, который пилил дрова во дворе. Самуэль говорил с ним тихо, робко, на своем плохом английском:
«Мне нужен твой совет. В прошлый раз, когда я рисовал в одном ночном кабаке, я услыхал, что им требуется молодая женщина».
«Ты хочешь, чтобы твоя племянница служила кому-то усладой в их постыдной жизни?» — сурово спросил дядя Том.
«Боже меня упаси! — собрав последние силы, воскликнул бедный маленький Самуэль. — Нет-нет, речь вовсе не о том, чтобы завлекать мужчин танцами или пить с ними за столом. Надо просто продавать сигареты и стоять за кассой».
«В таком вертепе девушке не место. Не нравится мне все это, — проворчал дядя Том в седую бороденку. — Но коль скоро наступают голодные времена, приходится соглашаться на самый что ни на есть горький хлеб».
Лицо маленького старого Самуэля сохраняло выражение обеспокоенности.
«Я говорю о заведении Варноля», — сказал он.
«Ну и что?» — спросил дядя Том.
«Люди утверждают, да, они совершенно уверены, — с трудом продолжал Самуэль, — что этот француз во время войны работал на немцев, и даже на немецкую полицию, и что он сбежал сюда, потому что на родине ему грозит смертная казнь».
Дядя Том погладил бороденку.
«В его консульстве знают об этом?» — спросил он.
«Конечно. Сам-то я узнал от служащих консульства», — ответил Самуэль.
«Тогда к чему тебе быть щепетильнее, чем его соотечественники, которые могли бы выгнать его отсюда, но не выгоняют?» — спросил дядя Том.
И я отметил про себя, что он говорит мудро.
Но у маленького старого Самуэля вид был по-прежнему удрученный.
«Немецкая полиция обходилась с евреями страшно жестоко, — сказал он. — Она преследовала людей моей веры, отправляла их в эти проклятые лагеря, наподобие того, где Лее пришлось столько выстрадать. И Варноль помогал этой полиции…»
Старик Самуэль закрыл глаза. Лицо его стало более спокойным. Он наконец высказал то, что камнем лежало у него на сердце.
Дядя Том долго разжигал свою старую короткую трубку. Сделав молча несколько затяжек, он сказал:
«Здесь есть евреи, которые непомерно разбогатели, сотрудничая с немцами… И к ним сегодня относятся с почтением из-за их богатства. Надо ли, чтобы несчастные вечно за всех расплачивались?»
Старый Самуэль открыл глаза. Он, казалось, был доволен — как человек, заранее со всем смирившийся.
«Башир, — обратился он ко мне, — мы скажем Лее, что это твоя идея. Ты ведь знаешь Варноля и его жену Эдну? Так вот, прежде всего нужно поговорить с ней… Уж она-то, Эдна, по крайней мере, ничего общего не имела с немецкой полицией».
И я выполнил просьбу старика Самуэля: я повидался с этими людьми.
Варноль был высокого роста, лысоватый, очень худой, узкоплечий, с маленькими потухшими глазками. У его жены Эдны, полнотелой блондинки, был ясный холодный взгляд. Она сказала, что приехала из заснеженной страны, которая расположена далеко на севере и называется Финляндией. Говорят, когда дела в их заведении идут плохо, муж Эдны продает на одну ночь свою супругу какому-нибудь клиенту за тысячу песет. Но я в это не вникал. Она находила меня забавным и была со мной любезна.
Ей хотелось посмотреть, подходит ли им девушка, и она велела привести Лею вечером, до прихода музыкантов.
В условленный час мы были возле заведения Варноля. Оно находилось неподалеку от Малого базара, в квартале, пользующемся очень дурной славой. К нему вела улочка с грязной, скользкой мостовой, вся пропитанная отвратительными запахами, проникавшими даже внутрь помещения.
В зале вдоль заляпанных стен темно-красного цвета уже расселись на скамьях женщины легкого поведения, в обязанности которых входило танцевать с подвыпившими мужчинами и удовлетворять их желания. Как и во всех кабаках подобного рода, это были испанки и португалки — очень бедные и плохо одетые. Единственное, о чем они мечтали в жизни, — это заплатить за свою комнату и иметь возможность каждый день покупать кофе с молоком и рогалики. На Лею они глядели злобно, полагая, что она будет заниматься тем же, чем и они, и еще больше сократит их и без того нищенские заработки. Они во весь голос придирчиво обсуждали девушку. Лея, разумеется, не понимала ни слова, но по выражению их лиц догадалась, о чем они говорили. Этого было достаточно: она вся внутренне сжалась, и лицо ее словно окаменело. Наконец мы вошли в крохотную комнатку, расположенную в глубине зала. Там сидела Эдна — хозяйка заведения.