Африканская ферма
Шрифт:
— А мы ведь родня с вашей покойной тетей Селеной, — сказала она. — Сын сводного брата моей матушки был женат на племяннице сводного племянника брата ее отца.
— Да, тетушка Санни, — подтвердил молодой гость. — Я знаю!
— У ее кузины, — продолжала тетушка Санни, еще более словоохотливее, чем обычно, — был рак груди, так ей, помнится, сделал операцию не тот доктор, за которым посылали. Ну, да все обошлось, слава богу.
— Да, — вставил юноша.
— Много раз слышала об этой истории, — распространялась тетушка Санни. — Оказалось, что это сын старого
— В самом деле, с чего? — смиренно согласился юноша.
— А у вас зубы никогда не болели? — поинтересовалась тетушка Санни.
— Нет, никогда.
— Говорят, будто доктор, не сын того, что на рождество помер, а другой, ну, за которым посылали, да не приехал он, — говорят, будто он такую микстуру давал, что еще только пузырек откупоришь, а уже боль как рукой сняло. Сразу было видно — лекарство отменное, — сказала тетушка Санни, — в рот не возьмешь, такой у него вкус гадкий. Вот это был настоящий доктор. И уж нальет, бывало бутыль, так вот какую, — тетушка Санни подняла руку над столом на целый фут, — месяц пей, не выпьешь, и помогает от любой болезни: от крупа, от кори, от желтухи, от водянки. А теперь от всякой болезни изволь покупать новое лекарство. Нынешние доктора против прежних ничего не стоят.
— Не стоят, тетушка Санни, — сказал юноша. Набравшись смелости, он вытащил наконец ноги из-под стула и звякнул шпорами.
Тетушка Санни давно приметила, что молодой человек при шпорах. И напрасно он смущается, потому что шпоры — свидетельство мужественного нрава. Она воспылала еще большей симпатией к молодому человеку.
— А судороги у вас в младенчестве бывали? — полюбопытствовала тетушка Санни.
— Да, — ответил юноша.
— Вот совпадение! — воскликнула тетушка Санни. — И у меня тоже. Просто удивительно, как мы с вами схожи!
— Давайте проведем этот вечер вместе! — выпалил вдруг молодой человек.
Тетушка Санни опустила голову и полузакрыла глаза, но, заметив, что юноша не отрывает глаз от собственной шляпы и все ее уловки не достигают цели, изъявила свое согласие и отправилась за свечами.
В столовой Эмм строчила на швейной машине. Грегори сидел рядом, но взгляд его больших голубых глаз был прикован к Линдал, которая, высунувшись из окна, разговаривала с Вальдо.
Тетушка Санни взяла из буфета две сальные свечки, с победоносным видом подняла их и, подмигнув всем по очереди, объявила:
— Вот чего он попросил!
— Видно, лошади холку натер, хочет салом помазать, — предположил вслух Грегори, не знакомый с местными обычаями.
— Нет, — с негодованием возразила тетушка Санни, — просто мы собираемся провести вечер вместе! — И она вышла триумфальной поступью, унося с собой свечи.
Тем не менее, когда все в доме разошлись по своим комнатам, когда была зажжена высокая свеча, заново наполнен кофейник, когда сама тетушка Санни уютно устроилась в кресле, а жених рядышком на стуле, — ее стала одолевать скука. Молодой человек сидел с холодным видом и
— Не угодно ли вам поставить ноги на скамеечку? — спросила тетушка Санни.
— Нет, нет, благодарствую, — отвечал он, и снова водворилось молчание.
В конце концов, опасаясь заснуть, тетушка Санни салила по чашке крепкого кофе себе и своему ухаживателю. Это заметно оживило их обоих.
— Сколько же вы прожили с женой, кузен?
— Десять месяцев, тетушка Санни.
— А младенцу вашему сколько было?
— Три дня только и пожил.
— Тяжело, ох как тяжело, когда бог прибирает твоего мужа или жену, — посочувствовала тетушка Санни.
— Ваша правда, — сказал юноша, — но на все воля божья.
— Да, — сказала тетушка Санни и вздохнула.
— Какой она была хозяйственной женщиной! Ах, тетушка Санни! Никогда не забуду, как она сломала мутовку о голову служанки, когда та забыла стряхнуть пыль с полотенца, которым накрывают подойник.
Тетушка Санни почувствовала укол зависти, ей самой еще никогда не случалось ломать палки о головы служанок.
— Надеюсь, она и умерла хорошо, как жила, — сказала тетушка Санни.
— О, смерть у нее была чудесная: она прочитала псалом, сотворила две молитвы, начала третью — и конец.
— Наказывала она что-нибудь перед смертью? — поинтересовалась тетушка Санни.
— Нет, — сказал юноша. — Только за ночь до того, как ей преставиться, лежу это я в постели, у нее в ногах, и чувствую: она меня пинает. «Пит», — окликает она меня. «Я здесь, Энни, сердце мое». А она и говорит: «Малютка наш, что умер вчера, приходил ко мне… Стал вот здесь, над сундуком, и говорит…» — «Что говорит?» — спрашиваю. «Говорит: коли мою маменьку бог приберет, пусть отец женится на полной женщине». — «Хорошо», — отвечаю.
Немного погодя я уснул. Слышу, она опять меня будит. Снова, мол, младенец приходил, велел тебе жениться на женщине старше тридцати, и чтобы до тебя у нее два мужа было.
— После этого я долго не мог заснуть, тетя. И только заснул, в третий раз меня будит. «Опять приходил наш малютка, — говорит она мне, — и велел не жениться на женщине с родинкой». Я и это обещал, а наутро она преставилась.
— Видение это, значит, такое было, — сказала тетушка Санни.
Юноша печально кивнул. Он вспомнил о младшей сестре жены, худенькой девушке с родинкой, вспомнил, как вечно ревновала его жена, и подумал: уж лучше оставался бы этот младенец на небесах и не пророчествовал, стоя над сундуком.
— Полагаю, что вы по этому делу ко мне и пожаловали, — сказала тетушка Санни.
— Да, и па говорит, чтобы я непременно женился до стрижки овец. В эту пору на все глаз да глаз нужен. А служанки только все дело перепортят.
— До стрижки овец, говорите?
— Да, тетушка Санни. В следующем же месяце и венчаться, — прошептал юноша, видимо, смирясь со своей участью. — Можно мне поцеловать вас, тетушка Санни?
— Фи! — запротестовала тетушка Санни, но тут же сама одарила его звонким поцелуем. — Подвинь стул-то поближе, — предложила она.