Африканский Кожаный чулок (др. изд.)
Шрифт:
О, как спешил он теперь через ворота и широкий двор прямо к хижине Инкази, где тесной толпой стояли, скучившись, точно стадо баранов, и негры Симба, и его воины, и женщины. Кто же лежит там распростертый на земле? Над кем склонился Симба?
Кажется, он узнает его! Это — Инкази, единственный сын его!
Да, вот он перед ним! Душу раздирающий крик вырвался из груди старика — затем, не сказав ни слова, он опустился на землю подле любимца.
Он не спросил, кто его ранил насмерть; он видел только изнеможенное лицо и тяжело вздымавшуюся грудь, жадно впивался глазами в своего любимца, как бы желая убедиться в том, предсмертны ли это муки, или же есть еще хоть какая-нибудь
Немного погодя он взглянул на Симбу, и в его взгляде было нечто такое, что Симба не в силах был вынести; казалось, его названный брат безмолвно упрекал его в том, что он лишил его единственного сына.
Одновременно с этим другая пара глаз с мучительной тревогой глядела с палубы «Змеи» в заливе Лувулунгу наверх, к тэмбе Мудимы: то Солиман беспокоился о своем любимце!
Накануне к Солиману явился Ибрагим и доложил, что он, кажется, нашел потайной ход к тэмбе Мудимы. Из одной отдаленной и незаметной бухты Танганайки ведет таинственными изворотами едва заметная крутая тропа прямо в гору, и, насколько можно судить, от подножия скал в долине чуть не к самому тэмбе.
Вследствие этого сообщения, Солиман решил в эту же ночь сделать неожиданно нападение на крепость Мудимы. Далее Ибрагим одновременно сообщил ему неожиданное известие о том, что Фераджи находится в заключении, но что он еще в эту ночь потайным ходом думает бежать и явится к нему. Фераджи поручил передать Солиману, что просит ожидать его у тесного пролива, ведущего к скрытой бухте озера Танганайки, которая лежит близ той косы или мыса, где они встретились и беседовали в ту памятную ночь.
Понятно, Ибрагим предварительно выслушал рассказ Мабруки о таинственной бухте и затем отправился на розыски последней, которую и нашел весьма благополучно. Но чтобы выслужиться в глазах своего господина, он передал ему это в обратном порядке, желая удержать всецело за собой славу открытия таинственной бухты.
С двумя меньшими судами и сорока воинами из числа храбрейших Солиман отправился с наступлением ночи к маленькому проливу, ведущему в бухту, и столкнулся тут с Фераджи.
От вето он узнал, что Симба и Инкази отправились на остров Муциму, где скрывается Лео, — узнал также и все подробности о потайном ходе к тэмбе Мудимы и тут же решил разом уничтожить врага. Осман должен был взять на себя менее трудную и опасную часть этой задачи, как полагал Солиман, а именно: захватить врасплох Мудиму в его тэмбе; сам же он намеревался отправиться на «Змее» на священный остров и там сделать опасного для всех них Симбу безвредным.
Тридцать своих отборных солдат отдал он в распоряжение Османа; такой военной силы было более чем достаточно, чтобы овладеть застигнутым врасплох тэмбе. Ведь в настоящий момент там не было никого, кроме одних простых негров; Грозный Лев плыл теперь по волнам Танганайки за своим другом и любимцем Лео.
Однако достигнув залива Лувулунгу и пересев на «Змею», Солиман вдруг предался опасениям и сомнениям. Ведь нападение на крепость Мудимы было уже само по себе дело нелегкое и небезопасное, и его особенно удивляло, почему он до сих пор не видит зарева пожара. Ведь пожар тэмбе был бы для него самым очевидным и несомненным доказательством успеха нападения. Но на вершине зубчатой горы было по-прежнему темно и мрачно, и озабоченный все более и более участью своего любимца Солиман отплыл не в сторону острова Муциму, как намеревался, а обратно, к узенькому проливчику, ведущему в тайную бухту, рассчитывая служить здесь прикрытием тыла отважных смельчаков, отправившихся брать приступом неприступную крепость Мудимы.
Когда уже рассвело, к нему прибежало несколько человек из его людей, бывших с Османом, бежавших под впечатлением страшной паники и сообщивших ему печальную весть о том, что Осман первый поднялся наверх, за ним последовал Фераджи. Они рассказали, как с высоты обрушился громадный ствол, убивший наповал Фераджи и Ибрагима и ранивший некоторых других, после чего все бежали.
Солиман был положительно убит этой вестью. Какая страшная участь постигла его любимца? Что случилось с ним? Жив ли он еще? Старик забыл даже свой кровожадный план относительно Лео и Симбы; он рвал на себе волосы в порыве гнева и отчаяния и бессмысленно лавировал взад и вперед перед тихой бухтой.
Но вдруг он вскочил со своего места и воскликнул:
— Что я сетую и колеблюсь? Ясно, что он теперь в руках Мудимы и я могу еще спасти его, если мне самому удастся захватить в плен его единственного сына!
Быть может, он теперь еще сидит там, на острове Муциму! Он приказал поднять паруса, и «Змея» быстро понеслась по голубым волнам озера, направляясь к священному острову.
Тихо и безмолвно было на острове, как и в то утро, когда Симба и Инкази посетили его. Но грубые ловцы невольников приблизились к нему не с подобающим уважением, а с шумом и гамом. Напрасно остерегали их гребцы из Удшидши, напрасно увещевали не гневать всесильного духа озера и отказаться от преследования беглеца, который нашел себе убежище в этом святилище. Солиман первый сошел на берег; за ним гурьбой последовали его люди. Цветущий сад Муциму они затоптали святотатственными ногами, птиц его распугали и громкими криками нарушили царившую здесь тишину и спокойствие. Но, несмотря на то, что эта разбойничья орда обыскала всякий куст и каждый камень, ни беглеца, ни Симбы, ни Инкази не было.
— Их больше нет здесь! Бегство им удалось! — воскликнул, наконец, Солиман, вынужденный сознаться, что все его дальнейшие усилия отыскать их останутся бесплодными.
Мрачный и расстроенный вернулся он обратно в залив Лувулунгу.
Безмолвные и подавленные каким-то тяжелым предчувствием сидели на своих скамьях вадшидши (гребцы). Святотатство Солимана взывало к небу об отомщении, и они опасались, что Муциму грозно подымет свою голову и непременно постарается уничтожить их.
Но что происходило там, на берегу, у самого устья Лувулунгу?
Подле обломков «Утки» стояла толпа негров. Солиман узнал в том числе и своих людей, и одетых в полосатые рубашки негров экспедиции Симбы. А вот и сам он стоит, прислонясь к корме разбившегося судна.
А что это, что лежит там, на опрокинутом киле этого судна? Какой-то продолговатый предмет, завернутый в белое.
Страшное предчувствие сдавило вдруг грудь Солимана. Почему так судорожно, так болезненно забилось его сердце? Какую весть принес ему Симба? Конечно, ничего радостного он не мог ожидать, но во всяком случае он теперь узнает нечто положительное об участи, постигшей его любимца.
Солиман сошел на берег, чувствуя, что колени у него подгибаются. Несмотря на страшное усилие овладеть собой, он, шатаясь, подошел к группе, среди которой выделялась мощная фигура Симбы.
Кучка негров поспешно расступилась и сквозь двойные шпалеры друзей и врагов, столпившихся вместе, Солиману пришлось идти навстречу Симбе. Тот стоял неподвижно, с выражением несомненной скорби на лице, и голос его прозвучал мягко и ласково, когда он первый обратился к Солиману.
— Мужайся, Солиман! Я принес тебе невеселые вести. Тот, кого ты любил, погиб, но он погиб геройской смертью и ты можешь гордиться им! Это был смелый воин, и все мы отдаем ему эту честь!