Афродита размера XXL
Шрифт:
Понимая, что эти граждане будут к нему в претензии, дедок стучал молотком по зубилу точно в такт музыке и чутко прислушивался к голосам на веранде. Чей-то истошный обличительный вопль:
— Ты че сделал, козел?! — заставил пугливого Петровича выронить молоток.
Дрогнувшей рукой он автоматически пригладил бородку, о которой до сих пор думал, что она придает ему сходство не с козлом, а с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским, и насторожил уши пуще прежнего.
— Распилил лимон, гад?!
Плохо разбирающийся в механизмах и понятиях современной отечественной экономики, Петрович немедленно вспомнил цитрусовое деревце
— Убью скотину! — бешено рявкнул гневливый тип, в предыдущих своих репликах нехорошо поминавший козла и гада.
Он явно не праздновал День защиты живой природы.
— Сам скотина! — опасливым шепотом свистнул Петрович и, отложив от греха подальше инструменты, принялся проворно складывать в тачку неправедно добытые камни.
На веранде продолжали гневно орать. Подпольный экспроприатор налег на ручки тачки и, пригибаясь, направил свой колесный транспорт в ближайший переулок. Там было темно и тихо, уютно хлюпала под подошвами кирзовых сапог жидкая грязь, мелодично скрипела тележка, и боязливый пролетарий почти успокоился.
Вынырнувшая из-за угла «шестерка» с Иркой за рулем неожиданно для обоих оказалась в тылу у отступающего Петровича. Предупреждая о своем приближении, Ирка нажала на клаксон и включила дальний свет. Петрович, все страхи которого мгновенно ожили, взвизгнул и, как заяц, заметался в потоке слепящего света, рассыпая по дороге камни. Не сообразив остановиться, Ирка протянула машину еще немного вперед. Это было так похоже на неотступную погоню, что старый пролетарий не выдержал, психанул и с криком:
— Бей гидру империализма! — ринулся к «шестерке» с зубилом.
Четырехколесная гидра империализма производства Тольяттинского автозавода издала громкий свистящий звук и осела на правый борт.
— Ты что делаешь, придурок ненормальный?! — возмущенно заорала Ирка, дергая дверцу.
Она уже сообразила, что ненормальный придурок только что пробил ей правое переднее колесо.
Поднаторевший в уличных стычках старый пролетарий Егор Петрович, не теряя времени, метнулся во тьму неосвещенного квартала. Частый топот и плеск потревоженных сапогами луж быстро удалялись, и когда багровая от злости Ирка, едва не выкорчевав с корнем заклинившую дверцу, разбуженным февральским мишкой вылезла из машины, все звуки, кроме сопровождающих богатую тусовку с плебейской дракой, совершенно стихли.
— Нормально, да? — со слезой в голосе вопросила Ирка, попинав ногой спущенное колесо. — И это мирный край непуганых миллионеров?!
Запаски у нее не было. Не было и надежды на то, что кто-то из непуганых миллионеров подаст ей на бедность колесо от старого «жигуленка».
Адресовав безразличным тучкам несколько сложно закрученных ругательных предложений, Ирка обошла покалеченную машину, бухнулась на водительское место и обнаружила, что минуту назад сама сломала дверной замок. Это открытие заставило ее подкорректировать едва сформировавшийся план: до завтра оставить машину, не способную двигаться своим ходом, в дикой буржуйской местности и уехать в город на попутке. С учетом невозможности эту самую машину запереть, глагол «оставить» имело смысл заменить на более жестокий — «бросить». Впрочем, «шестерка» была застрахована и от поломок, и от угона, так что материальный ущерб незадачливой автовладелице не грозил, а с моральным — ностальгией по старому авто — она могла примириться.
Чего ни в коем случае нельзя было делать, так это бросать в открытой всем ветрам и злоумышленникам машине здоровенный лохматый букет из колосьев, сформированный Моржиком и Коляном в соревновательном режиме с менее изобретательными косарями, в джентльменских наборах которых не нашлось скотча. Сноп был не просто сноп, а Приз и, следовательно, Предмет Гордости. А к мужской гордости Ирка всегда относилась с большим уважением.
Царапая руки колючими стеблями, она выволокла карликовую копну из машины и тихо выругалась. Начавшийся дождик грозил непоправимо испортить сухую мужскую гордость. Ирка снова сунулась в машину, обшарила острым взглядом салон и сказала:
— О!
Ее собственная белая куртка, в ходе шпионского набрюшного слалома между стогов украсившаяся некрасивой дырой в районе застежки, валялась под сиденьем.
— То, что доктор прописал! — постановила Ирка.
Она расстелила куртку на заднем сиденье, с величайшей заботливостью закутала в нее колосистый предмет мужской гордости и с удовольствием полюбовалась делом своих ловких рук. Сверток получился большой, но аккуратный. Сноп удалось упаковать почти герметично, только из не закрывающейся курточной горловины торчал пшеничный хохолок, похожий на задорный русый чубчик.
Главную площадь Машковки архитектор, которому мне очень хотелось устроить затяжной сеанс грязевых процедур под открытым небом, спланировал «на вырост» — с перспективой, что элитный дачный поселок обзаведется приличествующими его статусу объектами цивилизации. Свободного места на площади было полно, а вот света катастрофически не хватало. Два длинношеих фонаря, похожих на пару пригорюнившихся жирафов, освещали только близкие подступы к магазину, дверь и окна которого были наглухо закрыты стальными роллетами. Из глубины квартала доносились приглушенные звуки разудалого народного гулянья, но, несмотря на этот бодрый музыкальный фон, в целом картинка была абсолютно безрадостная. Сеялся мелкий косой дождь, и гладкий мокрый асфальт необозримой площади маслянисто блестел, неприятно напоминая собой жирное болото. Казалось, ступишь на площадь — и черная жижа под тобой жадно чавкнет и затянет на дно. Я замедлила шаг, хромоножка Юля и вовсе остановилась — я уже не слышала позади себя ее неровных шагов.
«Сюрреализм какой-то! — искусственно бодрясь, пробормотал мой внутренний голос. — То, что надо для съемок ужастиков. Добро пожаловать на премьерный показ хоррора «Смертельный туман»!»
Не успел он договорить, как сырой сумрак на другой стороне площади заволновался, и из него бесшумно соткалась человеческая фигура. В первый момент я подумала, что это мое собственное отражение, да только отражаться мне было не в чем. Поэтому уже во второй момент я решила, что вижу своего призрачного двойника: до черноты грязную тетку со спеленутым младенцем на руках. В третий момент неугомонный внутренний голос указал мне на несоответствие: «Твой младенец в синем, а тот в белом!»