Афродита размера XXL
Шрифт:
Однако уважаемая профессорша меня приятно удивила. При виде нашей группы, пачкающей ее крыльцо, она не захлопнула дверь и, обойдя вниманием взрослых, сразу же откинула угол одеяла, чтобы взглянуть на малыша. Я начала бормотать слова приветствия, и тут Светлана Леонидовна удивила меня вторично:
— Васенька, кажется? Ну как мы себя чувствуем? — строгим докторским голосом спросила она.
— У него температура, тридцать восемь и две, — машинально ответила я, не скрыв удивления, которое у меня вызвала такая потрясающая проницательность.
Слыхала я, что наша профессорша безошибочно диагностирует
Разумеется, я спросила:
— А откуда вы знаете, что это Васенька?
— Я никогда не забываю своих маленьких пациентов, — высокомерно ответила профессорша.
Она посторонилась, пропуская нас в дом, и даже ничего не сказала по поводу грязных следов, которыми мы с Юлей в четыре ноги расцветили светлый меховой коврик «под далматинца».
— Все ясно, похоже, Маша уже успела устроить своего Васеньку под наблюдение к нашей профессорше по рекомендации Димы Торопова, — шепнула я Юле. — Тем лучше!
— Все хорошо, — подтвердила мое мнение сама Светлана Леонидовна после осмотра малыша. — Говорите, у мальчика был жар? Странно, сейчас у него нормальная температура, и никаких признаков острого заболевания я не наблюдаю. Вполне здоровый ребенок! Даже не скажешь, что он недавно перенес бронхит. Кстати, девушка, не вздумайте снова завернуть ребенка в это одеяло, оно уже сырое. Не хватало во второй раз наступить на те же грабли!
Профессорша строго посмотрела на меня:
— Куда вы смотрите, Лена? Разве я не рассказывала вам о плюсах и минусах натуральной овечьей шерсти?
— В смысле? — я растерянно хлопнула ресницами, но мне хватило секунды, чтобы сообразить: — Так это вы про Васеньку рассказывали? Это он заболел бронхитом из-за того, что намокла шерстяная подстилка в его коляске?
Эта информация была столь перспективной для далеко идущих выводов, что я погрузилась в ее осмысление немедленно. Неразговорчивая няня мне не мешала, на обратном пути по скользким тропам машковского грязевого курорта я услышала ее голос только однажды — когда с ускорением проехала на ногах по глинистому склону очередной канавы и таким образом случайно сократила расстояние между нами с пяти метров почти до нуля. Я с трудом затормозила, выправляя равновесие, закачалась, как тонкая рябина, и услышала, как Юля негромко говорит:
— Мы уже возвращаемся.
В этот момент я — все еще в образе подверженной колебаниям рябинки — неловко взмахнула веточкой, то есть рукой, и толкнула Юлю под руку. Она вскрикнула и выронила телефон.
— Ой, прости, пожалуйста! Сейчас подниму! — я согнулась, как рябинка в совсем уже штормовую погоду, но упавшего телефона не увидела.
— Найдем, не волнуйся! Он где-то здесь! — засуетилась я, успокаивая расстроенную няню.
Как бы не так! Мы искали, искали, а проклятый мобильник как сквозь землю провалился!
— Не переживай, у Ирки в машине есть мощный фонарик! — сказала я. — Возьмем его, вернемся сюда и отыщем твою трубку. Никуда она не денется, никто не возьмет — улицы пустые, как в чумном городище.
— Ой! — Юля снова вскрикнула.
— Нашла? — удивилась я.
Нянин возглас был не радостным, а болезненным.
— Ногу подвернула! — пожаловалась она. — Ой, больно!
— Какой-то день сегодня… неблагоприятный для конечностей! — вздохнула я. — Сначала Сашка ногу повредил, потом ты!
— Возьмите, пожалуйста, Васеньку! — перебила меня Юля.
— Да, конечно!
Я поспешно подставила руки под сверток с мирно посапывающим малышом, и мы двинулись дальше — прихрамывающая няня и я, отягощенная младенцем, опасающаяся грохнуться вместе с ним в дорожную грязь и потому ступающая мелкими шажками японской гейши.
Ирка скучала в машине: площадь перед уже закрывшимся магазином пустовала, смотреть было решительно не на что. Зато в ближайшем проулке происходило что-то интересное — оттуда доносились громкая музыка, шум голосов и звон бокалов.
Она опустила стекло, присмотрелась, прислушалась и решила передвинуть машину на десяток метров в сторону, чтобы оказаться поближе к празднику жизни.
Звуки песен, плясок, обильных возлияний и их традиционных для России последствий в виде удалого мордобоя слышались со стороны небольшого двухэтажного домика в смешанном стиле. В экстерьере здания в высшей степени демократично сочетались норманнские зубчатые башенки и старославянская крыша из натуральной соломы — остро модная новинка, попадающая под определение «хорошо забытое старое». Окошки в частом оловянном переплете приветливо сияли желтизной, образующей идеальный фон для прыгающих черных теней.
— Ой, горилка! Ты, горилка! — вопил музыкальный аппарат дурным голосом Верки Сердючки.
На веранде группа разгневанных мужчин шумно выясняла судьбу пропавшего миллиона, во множестве употребляя выразительные слова «откат» и «распил».
Эта терминология коррупционеров ввела в заблуждение Егора Петровича Пряхина — шустрого дедка, построившего свой маленький бизнес на подбирание в зоне обитания богачей всего, что плохо лежит. Угрызений совести по поводу своей незаконной деятельности Петрович не испытывал, так как по-прежнему свято верил в высшую социальную правоту лозунга «Экспроприируй экспроприаторов!» Однако афишировать свои разрушительные труды старик не собирался, потому как уже неоднократно бывал бит разгневанными собственниками.
В то время когда классово чуждые пролетариату мордобойцы на веранде с чувством поминали исчезнувший миллион, труженик Егор Петрович под шумок зубилом скалывал с основания кирпичного забора угловатые пластины натурального камня. Этот экологически чистый строительный материал пользовался устойчивым спросом и у состоятельных фазендейро, и у представителей угнетенных классов. На данную конкретную партию камня Егор Петрович получил заказ от бригадира молдавских гастарбайтеров, который втайне от хозяев-буржуев продал на сторону четыре куба песчаника, предназначавшегося для отделки фундамента декоративной беседки. Предприимчивый Егор Петрович подрядился снабдить не менее предприимчивого бригадира аналогичным камнем за полцены, что весьма устраивало всех участников процесса. Кроме, разве что хозяев особняка, по забору которого Петрович сосредоточенно тюкал под эмоциональные вопли Сердючки.