Афродита у власти: Царствование Елизаветы Петровны

Анисимов Евгений Викторович

Для гайдука Богомолова убийства людей по указу госпожи стали привычны. В 1759 году, во время поездки Салтычихи на богомолье в Киев, она заехала в одно из своих сел и там убила (опять за скверное мытье полов) девку Марью Петрову. После того как госпожа вконец изнемогла, кнут взял гайдук Богомолов и, по приказу Салтычихи, стал избивать девушку и «после побои… гонял ту девку тем же кнутом в пруд (дело было ранней весной. — Е.А.), которая, быв в пруде по горло, из того пруда выгнана и потом паки заставляли мыть пол, но от таких побои и мученья [она] мыть уже не могла, и тогда она, помещица, била ту девку палкою, а оной гайдук бил [ту девку] с нею по переменам за то, будто б она ругается и пол мыть не хочет, и от тех побои та девка Марья в тех же хоромах того ж дня в вечеру умерла, и из хором тот гайдук мертвое тело оной девки вытащил в сени», а потом закопал в лесу. Дворовый человек Лукьян Михеев был убит собственноручно Салтыковой,

которая разбила своему рабу голову, многократно ударяя ею о стенку. При вскрытии тела дворовой Григорьевой было установлено, что «по всей спине и по обоим бокам кожа и мясо до самых внутренностей согнило», дворовая Аграфена Агафонова была так избита палками, что у нее переломаны руки и ноги. При пытках Акулины Максимовой помещица приказала «принести пук лучины, и взяв сама оную лучину и на свечке зажгла и тем огнем у той жонки волосы сожгла». Свидетели показали, что когда забитую до смерти крестьянку Прасковью Ларионову повезли хоронить в Троицкое (дело было зимой), то на труп бросили ее грудного ребенка, который, не доезжая до Троицкого, замерз на теле матери. Общий список замученных составил семьдесят пять человек, в том числе и двенадцатилетняя девочка, не говоря уже об этом несчастном младенце.

Примечательной чертой следствия было полное и безусловное отпирательство преступницы. Несмотря на неопровержимые улики, Салтычиха привычно отвечала: «И те женки и девки живы ль или померли — она не ведает, а хотя, может быть, и померли, но по воле Божией, а она, Салтыкова, их никогда не бивала и людям своим бить не приказывала, и от побои они не умирали». Столкнувшись с таким упорным отрицанием, следователи решили попугать Салтычиху пыткой. Она «привезена была в Розыскную экспедицию за караулом и сведена была в застенок и в чинимых ею людям своих мучительствах и от того смертных убивствах, Юстиц-коллегии присутствующими, что на нее показано и какие на то есть доказательства довольно увещевана же, после чего, по непризнанию ее ни в чем, показана ей очевидно жестокость розыска над приговоренным к тому преступником и посему паки чинено же ей было увещевание». Но и демонстрация пытки не помогла — Салтычиха отрицала как убийства, так и другие свои преступления. Отправить на дыбу дворянку власти не решились — Салтычиха приходилась внучкой известному деятелю Петровской эпохи Автомону Иванову.

Попутно, кроме убийств, изуверства и взяток, выяснилось немало и других преступлений Салтычихи. Оказалась, что она решила отомстить своему неверному любовнику капитану Николаю Тютчеву, который решил жениться на девице Панютиной. Салтычиха, решив уничтожить Тютчева вместе с его невестою, приказала дворовым купить порох и сделать бомбу и ею взорвать дом, в котором остановились Тютчев и Панютина. Несмотря на понукания и побои, дворовые так и не решились совершить это преступление, за что были жестоко наказаны. После этого она приказала подстеречь жениха и невесту на дороге и «разбить и убить до смерти», что, к счастью для влюбленных, рабам Салтычихи осуществить не удалось.

Дело тянулось до 1768 года. Следственная комиссия после долгой работы была вынуждена признать, что зверства Салтыковой стали причиной гибели «если не всех ста человек, объявленных доносителями, то, несомненно, пятидесяти человек». Екатерина II вынесла приговор, в котором говорилось: «Указ нашему Сенату. Рассмотрев поданный нам от Сената доклад о уголовных делах известной бесчеловечной вдовы Дарьи Николаевой дочери, нашли мы, что сей урод рода человеческого не мог воспричинствовать в столь разные времена и такого великого числа душегубства над своими собственными слугами обоего пола одним первым движением ярости, свойственной развращенным сердцам, но надлежит полагать… что она особливо пред многими другими убийцами в свете имеет душу совершенно богоотступную и крайне мучительскую». Констатация этого исходного факта позволила вынести приговор: «Лишить ее дворянскаго названия и запретить во всей нашей империи, чтоб она ни от кого никогда, ни в судебных местах и ни по каким делам впредь так как и ныне в сем нашем указе именована не была названием рода ни отца своего, ни мужа… Приказать в Москве… в нарочно к тому назначенный и во всем городе обнародованный день вывести ее на первую площадь и, поставя на эшафот, прочесть пред всем народом… сентенцию (приговор. — Е.А.) сего нашего указа, а потом приковать ее стоячую на том же эшафоте к столбу и прицепить на шею лист с надписью большими буквами: «Мучительница и душегубица».

После часового стояния у позорного столба Салтычиху предписывалось заковать в кандалы и посадить в подземную тюрьму одного из московских женских монастырей, в которой «по смерть ее содержать таким образом, чтобы она ниоткуда в ней света не имела. Пищу ей обыкновенную старческую (то есть еду стариц-монахинь. — Е.А.) подавать туда со свечою, которую опять у ней гасить, как скоро она наестся».

Гражданская казнь (а именно к ней приговорили Салтычиху) была

совершена в Москве на Красной площади в субботу, 17 октября 1768 года. На площади возвели эшафот, посредине него стоял позорный столб с цепями, которыми и прикрепляли приговоренного. Казнь обычно устраивалась в субботу, когда в город съезжалось немало окрестных крестьян. В этом состояла государственная педагогика тех времен — путем публичной казни отучить людей от преступлений. Но дело Салтычихи было таким громким, что народ повалил бы посмотреть на ужасную злодейку даже в будний день. Как всегда, слухи раздували преступления Салтычихи до неимоверных размеров. Говорили, что она ела нежные женские груди своих жертв, была сексуальной извращенкой и т. д. Автор одного письма о казни Салтычихи писал своему адресату, что вся Москва задолго до казни была сама не своя — не было дома, где бы не обсуждалось дело Салтычихи, и все хотели на нее поглазеть: «Что ж надлежит до народу, то не можно поверить, сколько было оного: почти ни одного места не осталось на всех лавочках, на площади, крышах, где бы людей не было, а карет и других возков несказанное множество, так, что многих передавили и карет переломали довольно». Истинно, как писал Пушкин, «заутра казнь, привычный пир народу».

После вывода к позорному столбу и лишения дворянства и всех прав состояния Салтычиху отвезли в Ивановский девичий монастырь и посадили в подземную тюрьму. Место это было мрачное и скорбное — здесь доживали свой век сумасшедшие, искалеченные под пытками, нераскаявшиеся раскольницы. Одиннадцать лет просидела в подземной тюрьме Салтычиха и в 1779 году была переведена в особый застенок, устроенный на поверхности, с тыльной стороны монастырского храма. Сюда потянулись толпы любопытствующих, чтобы посмотреть через решетку на это страшное существо. По некоторым сведениям, в этом заточении она родила ребенка, зачатого ею от караульного солдата. За все годы, проведенные в тюрьме, Салтычиха не раскаялась. При появлении людей она, как дикий зверь, с бранью бросалась на решетку. По-видимому, к этому времени она уже находилась в состоянии полного умопомешательства и в таком положении прожила еще двадцать три года. Проведя таким образом в заключении тридцать четыре года, преступница умерла в 1801 году, так и не покаявшись в своих чудовищных преступлениях.

Салтычиха, чье имя стало нарицательным, символом изуверской жестокости, была для тогдашней России и уникальна, и типична. В той или иной степени многие помещики поступали со своими крепостными так же, как она, жестоко и бесчеловечно. Крепостное право развращало и рабов, и господ. Такого ужасающего количества замученных одной помещицей русское общество, конечно, не знало, но глумление над крепостными людьми было возможно. Каждодневные издевательства, порки и даже убийства совершались в помещичьих домах постоянно. Вспоминая о Москве 1750 года — подлинной дворянской столице России, Екатерина II писала в мемуарах: «Предрасположение к деспотизму выращивается там лучше, чем в каком-либо другом обитаемом месте на земле; оно прививается с самого раннего возраста к детям, которые видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами; ведь нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, которому нельзя разбить цепи без преступления».

Крепостничество, достигшее в середине XVIII века такого размаха, требовало своего юридического оформления, хотя правовые основы крепостного права были заложены еще в Соборном Уложении 1649 года. В 1754 году образованная по инициативе Петра Шувалова Комиссия для составления нового Уложения собирала пожелания дворянства, их требования, изучала старые законы. К 1761 году была закончена очень важная часть будущего Уложения под названием: «О состоянии подданных вообще». Она так и не увидела свет, но идеи, в ней заложенные, во многом отражают дворянские требования, социальные мечты.

К середине XVIII века у дворян выработалось представление о своем особом, привилегированном положении в русском обществе. И авторы проекта Уложения это учли. Одна из глав Уложения так и называлась: «О дворянах и их преимуществах». В ней говорилось, что дворяне отличны «от прочих сограждан своим благоразумием и храбростью», они показали «чрезвычайное в государственных делах искусство, ревность (то есть усердие. — Е.А.) и знатные услуги Отечеству и Нам», то есть императрице.

Соответствовать этому должны и привилегии, особые отличия дворян перед другими слоями общества. Таких главных, коренных привилегий, согласно проекту Уложения, у дворянства три. Во-первых, отменялся принцип петровской Табели о рангах 1724 года, позволявшей недворянам дослужиться до дворянского звания. В проекте Уложения пояснялось: Петр ввел этот принцип, чтобы поощрить разночинцев к успехам в науках, мореплавании, военном деле. А всё это делалось для того, чтобы дворяне, глядя на них, «возымели ревность и получили большую охоту» к полезным занятиям. Теперь дворяне в службе вполне преуспели, и нет необходимости давать дворянство разночинцам.