Агата
Шрифт:
– Азия-с, дикари-с, – лениво процедил Миша, сливая себе в чашку последний кофе из медной узорчатой турки.
В национальном йеменском ресторане «аль-Фахер» на окраине Саны было немноголюдно. Столов и стульев здесь не было. Мы с Мишей полусидели-полулежали на покрытом пестрым ковром полу, облокотившись на невысокие мягкие полуподушки-полутумбы. Залу мягко заливал свет десятка узорных светильников, покрытых разноцветными стеклянными абажурами. Из-за свисающих с потолка полос грубой ткани приглушенно лилась мелодичная южноаравийская музыкальная композиция. Немолодой, судя по глубокому хриплому
– Боюсь, без твоей помощи не обойдусь, – сказал я Мише, перечитав меню в пятый раз. – Ничего не понимаю.
– Ну, возьми фахсу, например, – посоветовал он, небрежно распуская вокруг себя густое облако кальянного дыма.
– А что это?
– О, это вообще ещь! Они очень мелко нарезают свежее мясо и складывают его в миску из сырой глины. Без воды, без специй – без ничего. Просто мясо. И ставят в печь. Видел там, на входе у них, такая большая круглая, наполовину в земле. При этом индикатором готовности блюда служит не само мясо, а глиняная миска. Когда она обжигается до определенной степени, ее вынимают и прямо из печи, горячую, приносят тебе на дощечке с огромной хлебной лепешкой. Мясо к тому времени разваривается в собственном соку и превращается почти в кашу. Ты зачерпываешь кусочком лепешки эту массу и ешь. Просто тает во рту.
Сам Лягин заказал другое национальное йеменское блюдо – бурму – густой бараний бульон. К нему отдельно подали мясо, на котором он варился, и огромную миску риса.
Еду принесли на больших круглых подносах и поставили на пол перед нами. Есть пришлось прямо с них руками. На мою просьбу принести ложку или вилку официант лишь извиняюще развел руками.
– Ну, ладно, Андрей, – сказал Миша, поднимая украшенный камнями медный стакан с разбавленным лимонным соком. – Давай выпьем за твой первый месяц на йеменской земле! Маленький, но важный, юбилей! Пусть оставшаяся командировка пройдет для тебя так же легко и с пользой, как, надеюсь, прошел этот месяц.
Мы звонко чокнулись металлическими кубками.
– Да, без спиртного здесь тоскливо, конечно, – ставя стакан на пол рядом с собой, посетовал Миша.
Алкоголь в Йемене – как в стране с очень жесткими мусульманскими канонами – был полностью запрещен. Его ввоз, продажа, хранение или употребление считались тяжкими уголовными преступлениями и карались смертной казнью.
– Но ничего, – задорно подмигнул он мне. – К нам в посольство через две недели прилетает новый дежурный комендант. Я попросил его привезти бутылку водки.
– Ты уверен, это хорошая идея? – с сомнением спросил я. – Меня на таможне по прилете чуть наизнанку не вывернули. Отобрали даже стиральный порошок с нарисованной копилкой в виде свиньи. А за алкоголь, наверное, вообще расстреляли бы прямо во дворе аэропорта.
– Но у нас же все будет по уму, – самодовольно ухмыльнулся Лягин, выпуская несколько колец кальянного дыма. – Я ему сказал этикетку содрать, чтобы была просто прозрачная бутылка. Кто поймёт, что там – водка или, например, физраствор? Может, он врач и везет лекарство с собой?
– Ну не знаю, Миш. Тебе виднее, конечно, но я бы не рисковал.
– Да просто самогонка Максимыча вот уже где стоит! – он похлопал себя по горлу тыльной стороной ладони. – От нее потом башка три дня трещит. Самому Максимычу-то по барабану, он редкостный алкаш. А я к такому насилию над своим организмом пока не готов.
Чернорабочий Николай Максимович был печально известен своей отвратительнейшей самогонкой, которую он гнал из фиников, собранных под пальмами на территории посольства. Ее все проклинали, но за неимением альтернативы все равно пили.
– Как хочешь, – отмахнулся я. – Мне это безразлично. Ты же знаешь, я вообще не пью.
– Да, ты несчастный человек, я знаю. Тогда лучше давай подумаем, что будем делать на выходных?
– Что скажешь. Свози меня еще куда-нибудь, где я не был.
– Хорошо, – загадочно пообещал Лягин.
Глава 3
Мы выехали из столицы на северо-запад и по узкому скалистому серпантину направились в сторону перевала, за которым лежал древний город Каукабан. Ни узость дороги, ни ее отвратительное состояние не мешали Лягину, как обычно, гнать на огромной скорости. Даже сидевший на переднем пассажирском сидении Антон, который до перевода в спецподразделение по охране дипмиссий воевал в Чечне и, надо полагать, не раз прямо смотрел в глаза смерти, периодически осаждал Мишу и заставлял его сбросить скорость. Однако это не сильно мешало последнему, едва проскочив опасный участок, предельно разгоняться снова.
– Так, ребята, – решил я еще раз уточнить то, что мне уже неоднократно подтвердили, но во что я до сих пор не мог поверить, – значит, мы приезжаем, платим сто долларов – и все?
– Да, Андрей, – со снисхождением к моему недоверию повторил Антон. – И потом берешь любое оружие, любое количество патронов и гранат, стреляешь и кидаешь куда хочешь и сколько хочешь.
– То есть можно хоть весь пикап опустошить? – не унимался я.
– Когда опустошишь, они еще привезут, – терпеливо объяснил Лягин.
– И за это все – только сто долларов? Или с каждого?
– Нет, всего сто…
Мне по-прежнему с трудом верилось в происходящее. Раньше я привык считать, что обладал приличным опытом обращения с оружием. За время работы на военном телеканале мне пришлось немало ездить по различным российским воинским частям. Достаточно часто доводилось освещать армейские учения или отдельные элементы боевой подготовки. Почти всегда офицеры разрешали пострелять и мне. Ведь огромные боезапасы обычно списывались перед такими мероприятиями заранее и на полигонах их уже особо никто не считал.
Но даже в тех, казалось бы, ничем и никем не ограниченных условиях мне редко выдавали больше десяти магазинов для автомата или трех патронных лент для пулемета. Намного легче было, конечно, с пистолетными патронами, но пистолеты быстро надоедали. Кроме того, ко мне всегда приставляли опытных бойцов, которые следили за соблюдением техники безопасности. Они разрешали мне направлять огонь лишь в нескольких заданных направлениях по строго очерченным группам мишеней и периодически проверяли состояние оружия.