Агатангел, или Синдром стерильности
Шрифт:
— Знаешь, он неплохой. С ним даже интересно иногда, как со всеми мужчинами в возрасте. Но я только сейчас испытала истинное наслаждение в сексе, наверное, его можно познать только с тем, кто с тобой на одной волне, возрастной барьер — это слишком серьезно. Мы с Юрой родились в один день, представляешь. Тот же день, тот же год. Странная штука — психика. Когда мы с Семеном еще были вместе, я воспринимала многие вещи как должное. А сейчас, например, мне кажется ужасным, что во время наших занятий любовью он мог прерваться и побежать выключать стиральную машину, потому что закончилась вода и нельзя, чтобы машина выпустила воду для полоскания, иначе белье приобретет неприятный запах. Представляешь, о чем можно думать в интимные моменты? Хотя, с другой стороны, — спохватилась она, — это очень практично. Мужчины, привыкшие справляться со всем сами, идеальны для семейной жизни. Мне с Юрой, например, будет трудно, так как он живет с мамой и ничего не умеет делать сам.
Алкоголь приятно разливался по моим жилам, создавая благоприятное состояние для философствования. Все-таки женщины — жестокие существа. Временами и мы воспринимаем мужчин как домашних животных: удобный — неудобный, метит — линяет, гавкает — ненавидит купаться. А потом начинаем жаловаться: не умеет, не хочет, не уважает, не любит. А на самом деле это всего лишь последствия неправильной дрессуры. В чем виноваты сами мужчины? Ход моих мыслей перебила Люба.
— Слушай, ты знаешь, что это такое? — Она держала в руках какую-то крошечную деталь, вероятно от какого-нибудь электроприбора, по форме похожую на наушник от плеера. — Это жучок. Специальный, для подслушивания.
— Откуда он у тебя? — Я понемногу трезвела.
— Он был снизу на твоем телефоне, я случайно нащупала. — Люба все еще внимательно разглядывала штуковину.
— Почему ты думаешь, что это жучок?
— Я точно знаю, когда-то встречалась с одним гэбистом, он был поведен на аппаратуре для подслушивания, постоянно читал мне лекции.
— Думаешь, кто-то подслушивает мои разговоры? Но зачем?
— Телефонные уже нет, я оторвала жучок. Но таких штук в квартире может быть больше. Хочешь, поищем? И еще, знаешь, давно хотела тебе сказать. Может, у меня что-то не то с психикой, но твой Агатангел какой-то ненастоящий. Ты никогда не замечала?
Мир как воля и представление
Впервые это чувство появилось у меня несколько лет назад после посещения отца, жена которого любит напомнить мне, что время идет, а у меня до сих пор «все не устроено». Я не возражаю ей и самоотверженно стараюсь поддерживать разговор о новых рецептах консервации, сложных узорах на свитерах ручной вязки, выкройках из «Бурды», которые так трудно достать и по которым так хорошо шить. И несмотря на все мои старания, могу понять ее неудовольствие от нашего общения, так как чувствую значительные пробелы в своей информированности по этим вопросам. Надя, вторая жена моего отца, считает название «КРИС-2» ужасным для газеты («можно язык поломать»), журналистскую работу непригодной для женщины («вся эта политика — такая грязь, а кроме политики что в газетах может быть интересного»), газету покупает раз в неделю «самую дешевую с программой». Иногда в киоске остается только еженедельник «КРИС-2», но она его не читает, потому что «там не те фильмы анонсируют». Отцовские книги и бумаги она сортирует по цвету и размеру, дважды в неделю старательно вытирая с них пыль.
Но чувство, которое регулярно появляется у меня и не дает жить спокойно, связано не только с моими комплексами по поводу того, что я не замужем. Во многом одиночество меня устраивает, и с каждым годом становится все труднее представить себе чужую зубную щетку в ванной, чьи-то носки среди грязного белья, необходимость готовить ужин, когда этого совсем не хочется, проводить отпуск не там, где нравится, и притеснять свое эго в каких-то других бытовых ситуациях. О преимуществах семейной жизни почему-то вспоминается значительно реже, наверное, сказывается травматический опыт родителей и знакомых и отсутствие собственного. Ведь страх перед неизвестным всегда преувеличен.
Теобальд считает, что все объясняется моим внутренним несогласием с традиционными представлениями о семейной жизни. По его мнению, я боюсь не столько того, что навсегда останусь одна, сколько того, что попаду в ситуацию «муж на диване, жена на кухне» и не сумею ее изменить. Не знаю, прав ли он.
Это странное чувство можно было бы назвать депрессией, если бы не мое устойчивое и немного наивное убеждение, что депрессия — всего лишь удобный способ оправдать собственную лень, поэтому признаваться в том, что страдаешь депрессией, немного совестно, как и признаваться в собственной лени. Потому я и предпочитаю утверждать, что депрессий на самом деле не существует, их придумали люди, которые стесняются называть все своими именами и признаваться в собственной лени. Приступы этого странного чувства учащаются у меня, когда я надолго оседаю в Тигирине и никуда не выезжаю.
Странное состояние, назовем его псевдодепрессией, угрожающе приближается в конце каждого месяца, когда в «КРИСе-2» задерживают зарплату, а потом распространяются сплетни о возможном закрытии газеты. Но полностью ощущение не исчезает даже тогда, когда деньги наконец выплачивают, а слухи о закрытии не подтверждаются. Я не могу сказать, что задержка зарплаты так уж фатальна для меня, по крайней мере, до сих пор всегда удавалось как-то выкручиваться. Да и дело, кажется, не в деньгах. И даже не в перспективе возможной безработицы.
В такие периоды я чувствую себя, как будто меня заперли в тесной клетке, от которой утерян ключ. В моем отношении к окружающему миру начинает преобладать подозрительность. Оказывается, что трамваи ходят слишком медленно, маршрутные такси, наоборот, ездят слишком быстро, создавая аварийные ситуации на дорогах, прохожие выглядят невыспавшимися и агрессивными, пассажиры городского транспорта — грязными и рассеянными. Вся пища кажется невкусной или несвежей, кофе убегает, яичница пригорает, сделать салат мешает внезапный приступ осознания бессмысленности человеческого существования. В такие дни я страдаю оттого, что мне не в чем выйти из дому, так как весь мой гардероб давно вышел из моды, стал мне слишком велик или мал, одежда износилась и потеряла вид. Запахи на улицах и в помещениях кажутся гораздо более концентрированными и неприятными, чем обычно. Псы выглядят облезлыми, коты — манерными, люди — закомплексованными и ограниченными. Окружающий мир похож на пейзаж, увиденный сквозь черные стекла, — или так, будто розовые (желтые, зеленые) стекла вдруг убрали, и вся скрытая до сих пор серость и неприкаянность стала вдруг особенно заметной. Так выглядят улицы в первые весенние дни, когда тает снег, и вдруг вылезает наружу вся грязь, которая собралась здесь на протяжении зимы.
Моя подозрительность быстро набирает обороты, и в определенный момент я начинаю подозревать в неискренности саму себя, как только в голове появляется позитивная мысль или удовольствие от приятной мелочи. Например, кто-то мне дарит цветы, а я, вместо того чтобы обрадоваться, начинаю раздумывать, искренний ли этот подарок и, соответственно, моя радость по сему поводу. А может, я всего лишь заставляю себя радоваться, чтобы не обижать того, кто подарил цветы? Возможна ли радость вообще? Да и есть ли у меня поводы для радости, ведь совсем неизвестно, означают ли подаренные цветы симпатию и уважение. Возможно, у того, кто принес их, есть ко мне какое-то дело, и он таким образом «зарабатывает очки». А подарок с корыстной целью — разве это повод для радости? Лучше бы мне ничего не дарили.
А хуже всего, что в эти периоды я перестаю замечать в людях положительные черты, а отрицательные раздражают меня гораздо больше, чем раньше. Когда я думаю о Михаиле, то вспоминаю только его уставший взгляд человека на ответственной должности, сорокалетнего одинокого мужчины, который мог бы (?) уделять мне больше внимания. Чтобы не зацикливаться на этой неприятной мысли, я загружаю себя работой, и тут выясняется, что шутки пана Незабудко не всегда бывают смешными и уместными, иногда они кажутся примитивными и сильно достают. Незаметность и самоотверженность пана Фиалко смахивают на трусость и страх перед принятием решений. Творческий беспорядок, царящий в редакции, выглядит как плохая организация труда, из-за чего теряется много времени и ухудшается качество газеты. Я начинаю сомневаться, стоит ли отдавать столько сил и времени телевизионной программе, которую не способны оценить даже домохозяйки, а что говорить о людях занятых, у которых вообще нет времени на телеразвлечения. Может быть, надо бросить все это, послушать отца и вернуться к диссертации. Но не думаю, что станет легче и исчезнет ощущение удушливости окружающего воздуха, такое, как будто плывешь в густом сиропе, который мешает двигаться и даже дышать. Не то чтобы вокруг ничего не происходило или не было людей, с которыми можно пообщаться. Вовсе нет. Как событий, так и людей вполне достаточно, возможно, их даже слишком много, и именно поэтому возникает такое чувство. Может быть, мы слишком много времени и сил отдаем проживанию и просто протеканию жизни, и слишком мало — переосмыслению и осознанию того, что происходит. От этого краски вокруг теряют интенсивность, разговоры становятся поверхностными и лишенными смысла, появляется проблема, куда деть свободное время и как почувствовать удовольствие от того, что оно у тебя есть, а мысли и теории превращаются в несмелые подозрения и неясные ощущения. Сформулировать их не хватает времени, хотя, возможно, не хватает сил или просто желания.