Агент абвера
Шрифт:
— Хорошо. Я пьяным речам не верю. А сейчас дай поспать.
Никулин снова отвернулся к стене, натянул одеяло на голову. Спасов, видимо, еще что–то хотел сказать, потоптался у кровати, а затем громко сплюнул и ушел.
Шли дни. Спасов уехал в командировку, и Николай Константинович остался в квартире один. Как–то утром его вызвал к себе капитан Фиш. В его кабинете сидел человек в форме старшего лейтенанта Советской Армии.
— Этот человек, — сказал Фиш, — сегодня ночью пойдет в тыл русских. Я хочу, господин Никулин, чтобы вы рассказали ему в деталях о той дороге, которой вы прошли на нашу сторону. Он будет придерживаться того же маршрута. Надо его хорошо проинструктировать и подготовить. Задача ясна?
— Ясна.
— Тогда приступайте к делу. Пока нет Спасова, идите к себе на квартиру и начинайте работу. К вечеру доложите. Да, вот что. Посмотрите–ка его документы, в порядке ли они? Мы постараемся учесть ваши замечания.
Николай Константинович посмотрел документы агента и нашел их в полном порядке. Затем он пошел с новым знакомым на свою квартиру.
Никулин понимал, что все, видимо, складывается так, как и предполагалось. Немцы для проверки полученных сведений хотят послать в тыл советских войск других агентов по тому же маршруту, по которому шел и он. И вот ему поручен инструктаж агента. Что ж, следует постараться хорошенько подготовить его: чекисты небось заждались «желанного гостя».
Беседуя с агентом, Николай Константинович понял, что тот подготовлен неплохо, но, видимо, трусит, дрожит за свою шкуру, беспокоится, как бы его не убили при переходе линии фронта. Никулин изо всех сил убеждал его в безопасности перехода, в том, что в этом деле можно полностью положиться на капитана Фиша. Он был уверен, что шпиона обязательно встретят чекисты, и надеялся, что на допросе тот расскажет, кто и где готовил, назовет и имя Никулина. Для контрразведчиков важно узнать, где он, чтобы прислать на связь верного человека. А сведений у Никулина уже накопилось немало. Пора было думать о связи.
Вечером Никулин доложил Фишу о проделанной работе. Капитан внимательно выслушал его, похвалил за усердие, и ночью шпион ушел на задание. Больше Николай Константинович его не видел.
Возвратившись из командировки, Спасов сел перекусить. Ковырнув несколько раз ложкой в котелке, выругался.
— Осточертел казарменный харч! Пойдем к моей партизанке, хоть поедим по–людски. Она меня встречает любезно. Видно, знает, где служу, вот и опасается как бы не разгневался. Пойдем, посидим у нее, выпьем.
Никулин и сам намеревался познакомиться с той, кого Спасов называл партизанкой, но сейчас сделал вид, что никуда не хочет идти, устал. Спасов настаивал. И Никулин словно нехотя уступил. Вскоре они оказались на другом краю поселка, возле добротного дома с палисадником. Спасов, видно, не раз бывал здесь. Просунув руку в щель, он отодвинул засов и, отворив дверь, без стука вошел в сени. Еще с порога крикнул:
— Ставь, хозяйка, самогон на стол. Сватать тебя пришли. Смотри, жених какой бравый!
— Сейчас чего–нибудь сготовлю. Только уж не очень богата я, сам знаешь.
— Ну–ну, хватит прибедняться. Давай хотя печеную картошку. Огурцы тоже, думаю, найдутся, а самогону я прихватил. Нам больше ничего и не надо.
Хозяйка скрылась за ситцевой занавеской, наверное, переодевалась по случаю прибытия гостей и вскоре вышла к мужчинам. Это была рослая, средних лет женщина, с печальными глазами. Война, видимо, больно затронула ее. Преждевременные морщины залегли в углах рта и на лбу. Устремленный на Спасова тревожный взгляд выдавал ее волнение. На лице застыла заученная холодная улыбка. А глаза оставались печальными.
— Знакомьтесь, — подтолкнул ее Спасов к Николаю Константиновичу.
— Сима.
— Николай Константинович.
— Очень приятно. Будем знакомы.
Она тут же отправилась на кухню и проворно принялась собирать ужин. Спасов развернул газету, выложил на стол колбасу, консервы, галеты, сахар. Ужин действительно получился совсем домашним. Хозяйка, не ломаясь, выпила вместе с гостями. Никулин наблюдал за ней. За ужином Сима почувствовала себя свободнее в компании мужчин, шутила, смеялась. Спасова она называла просто по имени и, видимо, нисколько не боялась. Эту перемену в ее поведении трудно было объяснить. Покончив с чаем, принялись играть в карты. Когда Спасов отлучился на минутку, Сима спросила:
— Ну, как ваша холостяцкая жизнь, Николай?
— Мне–то не привыкать, всю дорогу холостякую. А вот дружку моему похуже. Сам здесь, жена и дети где–то поблизости живут. И не поймешь — то ли холостой, то ли женатый.
— Что? — удивилась Сима. — У Спасова здесь есть жена? Она же у него в Уфе. До нее не дотянешься. Немцы еще Башкирию не заняли, чтоб он мог в гости к ней ходить. Неужто какую зазнобу завел по соседству? Ах он, кобель!..
— Да нет же. Он вполне серьезно говорил, что у него семья под немцем осталась. Не захотели эвакуироваться.
— Враки все. Что я его первый день знаю?
Николай Константинович все понял. «Спектакль» окончен. Можно опускать занавес. Все, что Спасов болтал «под пьяную руку», было заранее обдумано и обговорено с Фишем. И Сима так же далека от связи с партизанами, как ее любовник от Уфы. Да, подвели бездарные актеры своих режиссеров.
Никулин, конечно, и вида не подал, что разгадал ход Фиша. Наоборот, едва Спасов вошел в избу, постарался увлечь всех игрой в карты. Просидели далеко за полночь.
Спал Николай Константинович тревожно. В том, что его будут проверять, он не сомневался. Догадывался и о роли Спасова в этом деле. А сейчас убедился, что рядом живет человек, от которого можно ожидать удара в любой момент. Трудно оставаться равнодушным к опасностям, как бы ты ни готовил себя к встрече с ними.
Спасов же был абсолютно спокоен. Он сразу уснул, и.его ровное, глубокое дыхание слышалось по всей квартире. Невыразимое отвращение испытывал к нему Никулин. Ему, чекисту, приходилось играть роль единомышленника и друга этого мерзавца, жить с ним в одной комнате, слышать его храп.