Агент Алехин

Прашкевич Геннадий Мартович

— А еще мне подарили металлического рака, только он куда-то запропастился.

— И все? — Холодок в голосе Верочки прозвучал уже совсем явственно.

— А еще я прочитал в газете, что Черное море может взорваться.

— И все?

— А разве этого мало?

— Алехин, — чуть не заплакала Верочка. — У меня в квартире лопнули трубы, кругом вода, даже с потолка течет. Я хотела сходить в театр на «Лебединое озеро», а ты со своим раком!

— Верочка, — обрадовался Алехин, — давай я тебе помогу.

— Я уже сантехника вызвала.

— На ночь? — ужаснулся Алехин.

— Какая

разница? — обиделась Верочка. — Лишь бы пришел.

— Прийти-то придет, только что от него пользы?

— Почему ты так думаешь?

— Потому что все они алкаши!

— Надо верить в людей, Алехин!

Верочка повесила трубку.

В Алехине все кипело. Ну конечно! Лопнули трубы, сейчас сантехник придет. Ноги длинные, глаза лесные. К такой чего не прийти. Только он, Алехин, управился бы со всем за полчаса!

Тревожно было Алехину.

Сидит где-нибудь в подвале грязный террорист-сантехник и подло мастерит грязную самодельную бомбу. Может, сидит рядом, в соседнем доме. Пьяный, сходит к Верочке, дунет в трубу, а потом сядет в поезд, доберется до Черного моря, скотина, наймет катер и запузырит грязную бомбу куда поглубже.

Вот бы поймать такого.

За совершение такого подвига любое правительство не пожалеет даже отдельного домика…

— Еще бы! — услышал Алехин ровный, отливающий металлом голос.

И обернулся.

И увидел на столе рака.

XIX

Ну, клешни — он ими слегка пощелкивал, попугивал. Ну, многочисленные усики — он ими медленно поводил. Ну, плоский, короткий, отливающий литой медью хвост. Ну, масса неясного назначения псевдоподий. А особенно глаза. Маленькие, черные, как бусинки. Глаза свои рак стеснительно, но высоко поднимал над собой — они были на тоненьких стебельках и вращались, как перископы. Иногда рак пятился, отступал, прятался за стакан с мутной водой, тогда Алехин только эти черненькие бусинки-глаза и видел.

— Ты кто? — нервно спросил Алехин. — Что я тебе сделал?

— Не хватало еще, чтобы ты мне что-нибудь сделал, — так же ровно и с большим достоинством ответил рак. Он беспрерывно помахивал, шевелил, подергивал всеми своими многочисленными усиками, клешнями, псевдоподиями. Алехин так и решил, что это дорогая импортная игрушка со встроенным магнитофончиком и с реакцией на человеческий голос.

Но полыхнуло вдруг воспоминание о вчерашнем сне.

Темный берег, коричневые глинистые холмы, уютный домик вдали, несомненно, его, Алехина, домик. И он с Верой, застыв у калитки, счастливо и слепо следит за морским прибоем. Несомненно, он, Алехин, получил домик от какого-то сильного правительства. Как Большой Герой. И получил, несомненно, за крупный подвиг. Может, даже за то, что спас Черное море от грязного террориста-сантехника. Правда, на соснах, похожих на рыжий укроп, вспомнил Алехин, возились какие-то рукокрылые, и у Верочки было много присосков…

— Ты кто?

— Я твой счастливый случай, — ровно ответил рак. — Звать Авва.

— А я — Алехин, — на всякий случай представился Алехин и с большим сомнением хмыкнул: — Как это — Авва? Почему?

— А почему

ты Алехин?

— Ну у меня и отец, и дед, и прадед — все были Алехиными.

— А мне ты в этом отказываешь? Алехин пожал плечами.

— Давай я буду звать тебя просто Алехиным.

— Зачем?

— Мы ближе станем друг другу. Я ведь вообще-то троякодышащий.

— Это как?

— А так. — Рак Авва многие человеческие слова воспринимал буквально. Например, слово «скотина». — Как всякая троякодышащая скотина, — пояснил он без всякого кокетства, — я дышу так, и еще так, и еще вот этак. Ты на ночь сунул меня в таз с мыльной водой, гадость какая, а я доброжелательно беседую с тобой и мечтаю долго продолжать наши беседы.

Клешня рака стеснительно поднялась над стаканом, потом из-за другого края сверкнули черные бусинки-глаза. Они показались Алехину чрезвычайно умными, и это ему особенно не понравилось. Взял бы и вырвал с корнем!

Но Алехин держался.

Что-то заставляло его соблюдать вежливость по отношению к столь непривычному троякодышащему созданию. Решил, пусть болтает. Не кусается, уже хорошо. И глаза умные.

Последнее почему-то не нравилось Алехину. Беспокоило. Навевало печаль.

«Ну почему так? — думал он. — Почему Верочка вызвала сантехника? Мне не верит? Почему длинноволосый бил меня и всучил умного говорящего рака? Почему пенсионер Евченко никак не желает пролонгировать страховку? А Зоя Федоровна такую летающую тарелку видела, что ее собственное отражение ей безнравственно подмигнуло. И домик никак не сносят. И Верочка объявила испытательный срок. Гадко. Гадко».

— Это еще что, — высунулся из-за стакана рак. — Это еще ничего. Будет гаже.

— Да куда ж гаже?

— Есть куда, — рассудительно помахал клешней рак. — К примеру, домик твой вообще сгорит, а Верочка выберет другого. Или пенсионер Евченко напишет на тебя донос, а метелка Ася приведет в твой домик всех своих сопливых детей. Или сержант Светлаев притянет за разглашение служебных тайн. Ты плюнь на всех. Прямо на всех и плюнь.

— На кого это на всех?

— На счастливчиков-соседей по девятиэтажке, на алкашей, хулиганов, гегемонов, кондукторов, упрямых пенсионеров, тупых сержантов, на членов правительства, — ровно перечислил рак Авва. — На всех подряд! В конце концов, Алехин, их много, а ты один. Купи билет, лети на Черное море. А я дам тебе одну маленькую штучку. Ты запузыришь ее поглубже, вот всем и прилетит. Они еще пожалеют, что не ценили тебя.

— А за что меня ценить?

— Ну как? — с гордостью произнес рак. — Ты — Алехин.

Алехин выпучил глаза. Кажется, наглость рака Аввы не имела пределов.

— Я сейчас тебе так запузырю, — сказал он, — что ты своих клешней не соберешь.

— Ты лучше подними трубку, — посоветовал рак, стеснительно топчась за стаканом. — Слышишь?

Телефон действительно надрывался.

Алехин поднял трубку и из каких-то страшных глубин опять пахнуло на него подвальным холодом. Из глухих безымянных подвалов вечности, не пронумерованных никакими астрономами, услышал он ужасный знакомый голос: «И место жительства сменишь…»