Агент влияния
Шрифт:
Цезарь не поленился; сам достал речи Цицерона о Катилине – нет, он не мог до такой степени забыть… Конечно, нет… «Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra? Quam diu etiam furor iste tuus nos eludet? Quem ad finem sese effrenata jactabit audacia?»
Доколе же, наконец, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением? До каких пор твое бешенство будет ускользать от нас? Где предел твоей необузданной дерзости?
Как искренне все было тогда… А сейчас тоже искренне. Действительно, почему же юный Марк Целий не мог дружить с Катилиной? и сам Марк Цицерон с ним
Вернемся же к речи… Что там наш оратор?.. Так что же Катилина?
Ворон посмотрел черным глазом… подпрыгнул и клюнул… раз… и другой…
«… Что же касается брошенного Целию упрека в дружеских отношениях с Катилиной, то это подозрение менее всего должно на него падать; ибо Катилина, как вы знаете, вместе со мной добивался консульства, когда Целий был еще юношей. Если кто-либо докажет, что Целий тогда присоединился к Катилине или что он отошел от меня, то – хотя немало порядочных юношей было на стороне этого негодяя и бесчестного человека – пусть будет признано, что Целий общался с Катилиной чересчур близко. Но, возразят мне, ведь впоследствии он – это мы знали и видели – был даже в числе его друзей. Кто же станет это отрицать? Но я пока защищаю ту пору его молодости, которая сама по себе является нестойкой, а ввиду похотливости других людей легко поддается соблазнам и лишь когда Катилина вторично домогался консульства, Целий принял его сторону. Но до каких же пор, по-твоему, нужно опекать юношество? Мы-то всего год в свое время должны были прятать руку под тогой…»
Претор слушал защитника и не очень понимал, чего тот добивается. Картина вырисовывалась грустная. Публика хихикала. Кто-то поинтересовался, где теперь держит руки Це-лий.
Не нужно спешить… Не нужно спешить… Возможно, это – только начало. Позже, наверное, позже, знаменитый Цицерон поинтересуется, где доказательства, подтверждающие вину Целия, что они из себя представляют… А моральный облик Целия или же Клодии… Это не совсем касается правосудия. Этические нормы и нормы права связаны, но не идентичны. Посмотрим, посмотрим…
Марк Туллий продолжал громыхать:
«Так вот, кого в этом возрасте не защитит его собственная порядочность и чистота, домашнее воспитание и природные достоинства, тому, как бы ни оберегали его родные, не избежать заслуженного позора. Но кто в первую пору юности обнаружил чистоту и беспорочность нрава, тот, окрепнув, ставши мужем среди мужей, не вызывал уже сомнений в добром своем имени и скромности».
Претору стало скучно. И публику ушедшая юность Целия заинтересовала постольку-поскольку. Дела давно ушедших дней. Так, так… Что там Цицерон?..
«…Да, Целий, уже несколько лет посещавший форум, взял сторону Катилины. Но и многие другие, разных лет и из разных сословий, поступили так же! Ибо все вы, я думаю, помните: в Катилине было множество если не очевидных, то все же заметных черт величайших достоинств. И удар его, пагубный отечеству, потому-то и был так грозен, что громада его пороков опиралась на уменье обращаться с людьми и переносить лишения. Так отклоним же, судьи, эту часть обвинения, и пусть не считается преступлением знакомство с Катилиной, – или же
Меня самого, меня, говорю я вам, Катилина едва не обманул когда-то, ведь он показался мне добрым гражданином, приверженцем лучших людей, стойким и верным другом. Само преступленье его я раньше увидел, чем угадал, раньше застиг, чем заподозрил.
Поэтому хоть Целий и был в многолюдной свите друзей Катилины, тем не менее он должен скорее сожалеть о своем промахе (как и сам я порою стыжусь, что ошибся в том же человеке), нежели бояться обвинений в дружбе с ним».
Кальвин вспомнил, как без всякого суда душили друзей Катилины… Требовал этого Марк Туллий…
Цезарь бросился к окну – ему было плохо. С Публием Корнелием Лентулом – нет, он не дружил; а с кем он дружил? но он был из их круга, он был своим; они пили вместе; Лентул был веселым и бесшабашным… Кто там знал еще, а был ли он заговорщиком – суда не было… Законник из Арпина добился смерти катилинариев без суда… И Катон. Но он – Цезарь – пытался. Он пытался… Он попробовал.
Слышали? Цезарь защищает Катилину!
Его самого надо задушить!
Молодец Цицерон!
Республика в опасности!!!
– Еще этот остался…
Палачи схватили этого, последнего… Он сопротивлялся… Успел крикнуть, что он невин… Довольно долго хрипел… глаза закатились…
– Все. Иди, доложи консулу.
… мокрый каменный пол…
– Славно, Гай, славно. Вот они у греков: демократическая республика, аристократическая республика, монархия. Я говорю: civitas popularis, civitas optimatium, regnum.
– Значит, общество народа, общество… или община… лучших… царство.
– Главное не в этом, потому что все это вырождается в тиранию. Демократию мы получаем, как говорят греки, в виде охлократии – плебс, а не народ! Лучшие становятся олигархами, а царь тираном.
– Но ничего не остается. Марк, может, вообще стоит обойтись без civitas?
Цезарь вспомнил: Катилину тогда обвинили в сожительстве с весталкой Фабией, сводной сестрой жены Марка Цицерона, между прочим. Потом… грабил все и вся. После Катилина решил стать консулом, но действующий консул Луций Волькаций Тулл не допустил его к выборам: его обвинили в незаконном обогащении. Обвинителем Катилины в суде по делам о вымогательстве магистратов (quaestio de repetundis) выступил Публий Клавдий Пульхр – брат Клодии (в будущем – демагог Клодий), а защищал Катилину Марк Туллий Цицерон – наш борец за чистоту рядов. А… да-да, дед Цицерона был женат на Гратидии, чей брат женился на сестре Мария. Марк Марий Гратидиан был Цицерону двоюродным дядей, а на двоюродной тётке Цицерона Гратидии был женат Луций Сергий Катилина.
Тогда, видимо, его еще не беспокоило все то, в чем он так здорово и профессионально, но позже, обвинял Луция Сергия Катилину: участие в проскрипциях Суллы, когда он убил Гратидиана, проматывание нажитых денег, сожительство с весталкой, совращение малолетних, грабительская политика во время наместничества, многочисленные подкупы и лжесвидетельства. Похоже, опять перестало беспокоить.
Цезарь задумался… И Клодий… он вдруг примкнул к триумвирам и был выбран последними для укрощения сената и устранения Цицерона.