Агент. Моя жизнь в трех разведках
Шрифт:
Естественно, такая работа соблазняет к спекуляции, так как жадность находится глубоко в человеке. Нам как-то представили одно репрезентативное исследование. Людей спросили: что вам нравится больше? Вы зарабатываете 100 000, а сосед 80 000, или вы получаете 120 000, а сосед 140 000? Ответ был однозначен: почти все хотели иметь больше, чем сосед, даже если это было в абсолютных цифрах меньше. Это стимулирует также в пределах группы. Каждый хочет быть наилучшим, и готов достичь этого даже самыми рискованными методами.
Раньше полагали, что люди и группы людей принимают преимущественно рациональные решения. Выражением этого стала гипотеза эффективного рынка, которая исходит из того, что цены ценной бумаги — это по существу выражение всей известной информации и поэтому может быть, собственно, только немного неожиданностей или отягчающих отклонений. (Во
Второе, что я понял, работая в группе собственной торговли, это была непредсказуемость рынка. Всем так называемым экспертам, которые выступают по телевизору и предсказывают до конца года состояние индекса Доу — Джонса или Германского индекса акций (DAX), следовало бы лучше пойти работать предсказателями в цирке. Мне еще раз стало ясно, что мир вокруг нас невообразимо сложен и не может быть описан линейными моделями. Это совпадало с моим опытом разведывательной работы. Можно сколь угодно хорошо распланировать все собственные действия заранее и точно разыграть все мыслимые варианты противоположной стороны, но, в конце концов, часто самую решающую роль играет непредвиденный случай.
Вероятно, поэтому склонность к азартным играм также была выражена так сильно у банкиров. В то время как мы с коллегами в Нью — Йорке играли только в «покер лжецов» со ставками в 100 долларов, то в Лондоне уже была настоящая, правильная игра в покер. Если перед Рождеством мы получали бонусы — их размер тогда составлял от 300 тысяч до 500 тысяч фунтов стерлингов для хорошего работника, то в период между праздниками шла самая интенсивная игра. Ставки колебались от 300 до 1000 фунтов. Когда меня во время отпуска заносит в Лас — Вегас, я до сих пор совершаю обход покерных столов и, как правило, выхожу из зала с большей суммой денег, чем та, с которой зашел.
НАЗАД В ГЕРМАНИЮ
В 1987 году в ГДР официально отменили смертную казнь. Но у меня не было иллюзий. Если бы люди Мильке узнали, где я нахожусь, они бы сделали все мыслимое и немыслимое, чтобы вывезти меня в ГДР. До этого времени я исходил также из того, что в худшем случае они могут убить меня и прямо за границей. (После 1990 года во многих статьях и книгах мне довелось прочитать, что меня заочно приговорили к смертной казни и даже якобы назначили премию за мою голову, но в документах Штази я не нашел никаких доказательств этого.) К счастью МГБ не знало моего нового имени и моей измененной внешности. Я немного пополнел, завел густые усы и носил очки, по возможности даже темные очки. От предложенной ЦРУ пластической операции я отказался. С 1984 года я отважился снова отправиться в Люксембург, в Швейцарию и в Австрию, а затем, наконец, и в ФРГ. БНД и ЦРУ не имели ничего против, так как считали, что я делаю это под свою ответственность, срок их долга попечительства уже истек. Во всех этих поездках я был очень осторожен. Стекла моих машин были тонированными, и я довольно часто менял марки. В кругу моих банковских коллег никто не знал о моей прежней жизни.
С большим интересом я следил за Горбачевым и его новой политикой гласности и перестройки. Старая доктрина Брежнева с обязательным поддержанием единства Восточного блока во всех вопросах была отвергнута, отдельные страны получили
Мне было ясно, что тотальной изоляции ГДР скоро придет конец. Щедрое предоставление права на выезд на Запад «по срочным семейным обстоятельствам» уже указывало на это. Во мне росло желание снова связаться с моей семьей. Но сразу выходить на жену и детей могло быть слишком опасно. Они наверняка сменили имя и, несомненно, переселились в другое место. Кроме того, за ними, вероятно, по — прежнему строго наблюдали. С моими двумя сестрами, напротив, это можно было сделать легче. Но у них не было телефона, а посылать письмо по их адресу было слишком рискованно. Обе еще числились, вероятно, в контрольных почтовых списках МГБ. Потому на ум мне пришел двоюродный брат моего шурина, который жил в том же городе, что и мои сестры, и у него, как инженера на заводе синтетического каучука, был телефон. Я узнал его номер, позвонил, назвавшись чужим именем, и попросил, при помощи придуманной истории, пригласить госпожу такую-то к телефону на более позднее время, когда я перезвоню снова. Так и получилось. Она узнала меня, однако, не показала никакого волнения, а порекомендовала мне другой номер телефона. Это был ее рабочий телефон, где она могла бесконтрольно принимать звонки, но сама звонить на Запад не могла. Отныне у нас был регулярный контакт.
Мой шурин был уже в пенсионном возрасте, поэтому он мог ездить в ФРГ. Используя свои шпионские навыки, я организовал конспиративную встречу во Франкфурте — на — Майне. Помимо семейных новостей я расспросил его о подробностях экономического положения в стране, о настроениях людей и о состоянии снабжения в провинции. Отставание от Запада, похоже, стало еще большим, особенно в области современной техники. О персональном компьютере обычный гражданин не мог даже и мечтать. Кроме того, эта современная технология представляла угрозу для государства, так как если у каждого дома был бы компьютер и принтер, то он мог бы легко печатать листовки, а МГБ с его анализом почерка и сравнением шрифтов пишущих машинок ничего не могло бы с этим поделать.
К тому времени на Западе уже появились в открытой продаже мобильные телефоны, и можно было предвидеть их миниатюризацию. Я купил себе лэптоп, — сейчас его назвали бы «компьютером на прицепе», и с некоторой фантазией мог себе представить, как такая техника изменит всю работу разведки. Больше не нужно будет записывать надиктованные по радио колонки цифр, таскать с собой толстые портфели на другую сторону, маленькой дискеты будет достаточно.
Летом 1989 года ситуация обострилась. Я постоянно слушал радио. После фальсификаций местных выборов в мае сформировался широкий протест, в том числе уже и вне церквей, а летними каникулами многие воспользовались, чтобы через Венгрию сбежать в Австрию. Другие занимали посольства ФРГ в Праге и Варшаве, чтобы так добиться для себя права на выезд. Неспособное к реформам руководство СЕПГ, которое к тому же приветствовало жестокое подавление китайских студенческих демонстраций на площади Тяньаньмэнь в Пекине, быстро теряло народную поддержку, даже среди лояльных граждан. Многие просто хотели уехать и не рассчитывали на какую-то перспективу улучшения положения внутри страны.
В начале сентября я вылетел из Лондона в наш дом на Лазурном берегу — заработанные мною большие деньги я старался разумно вкладывать — и без остановки смотрел новости по телевизору. Ситуация в ГДР, похоже, полностью вышла из-под контроля. В Лейпциге начались демонстрации по понедельникам, венгры полностью открыли свою границу, восточным немцам, занявшим посольство ФРГ в Праге, было разрешено выехать на Запад, а старики в Политбюро СЕПГ по — прежнему занимались лакировкой действительности и выглядели парализованными. Даже госбезопасность, восхваляемая как «щит и меч партии», старалась не высовываться, по крайней мере, я, следя за новостями в Южной Франции, не видел никаких следов ее деятельности.