Агентство «Аргентина»
Шрифт:
— Туда женщин не принимали, — напомнил Ньялсага, заворачивая в салфетку кусок мяса. — А зря: только они умеют качественно и с выдумкой отравлять жизнь!
— Нет уж, жизнь Алина пусть кому-нибудь другому отравляет, — решительно заявил Ява и, прихватив тарелку, направился к балкону.
— Не помнишь, что под окном? Клумба или тротуар?
Он щелкнул шпингалетом, вышел на балкон и поставил тарелку на перила. Вечер медленно переходил в ночь, запах моря усилился, и уже сияла над заливом первая звезда.
Ветер
В такие моменты душа требовала чего-то особенного, каких-то исключительных, незаурядных поступков и Ява эти поступки совершил. Серебряной вилкой подцепил он кусок Алининого кушанья и швырнул вниз.
— Прощай, мясо «Дофин»!
Перегнувшись через перила, он проследил траекторию полета.
— Ява! — тревожно окликнул из комнаты Ньялсага.
— Все нормально. Жертв и разрушений нет… пока. Неси свою порцию!
— Ява!!!
Проводив взглядом последний кусок, исчезнувший в кустах, он довольно улыбнулся, повернулся, и нос к носу столкнулся с Алиной.
За ее плечом маячил Ньялсага, делая отчаянные знаки.
— Где мясо «Дофин»? — железным голосом осведомилась она.
— А я… знаешь ли… э… хотел поесть на балконе, закатом полюбоваться, поставил вот сюда тарелку и потом… нечаянно…
— Видишь, Алиночка, какое неуважение к твоему искусству, какая непочтительность к французской кухне, — заторопился Ньялсага, до глубины души поражая приятеля лицемерием. — А вот я честно все съел! До последней крошки!
Алина посмотрела на одного, на другого и рявкнула:
— Вон отсюда!
… Во дворе изгнанные из дома друзья остановились. Ньялсага посмотрел на плывущую в вечернем небе кривобокую луну, посвистел любимую песенку «Три почтенные старушки».
— Что, поймали тебя с поличным? Теперь Алине на глаза и не попадайся!
Он полез в карман, достал сверток с мясом.
— Отстань, Лукерья, это не для тебя! Сиди здесь и жди, я сейчас…
Он подошел к подвалу, посвистел. Никто не отозвался.
— А вот мясо «Дофин»! — громко объявил Ньялсага, разворачивая салфетку с Алининой стряпней. — Есть желающие попробовать?
Из темноты подвала потянулись разномастные собачонки. Это были городские дворняжки, пугливые и жалкие, как маленькое, побитое неприятелем войско. Они чуяли запах, но подходить близко опасались: умудренные жизнью в большом городе, собачонки хорошо знали цену людям, и цена эта была невысока.
Ньялсага положил угощение на землю и махнул рукой.
— Налетай, ребята! Только Алине не говорите, а то она меня проклянет.
Собачонки выждали, пока он отойдет подальше, а потом дружно налетели. Ява брезгливо посторонился, когда одна из них прошмыгнула рядом.
— А ты свою порцию выбросил, — попенял ему Ньялсага. — Лучше б народ покормил!
Ява поморщился:
— Еще чего. Я собак терпеть не могу.
— Вот это ты зря, — не согласился Ньялсага.
— Разносчики заразы, санитары помоек… и, кстати, Лукерья твоя линяет все время, так что скажи ей, чтоб она ко мне и близко не подходила!
— Я-то скажу, да только она меня не послушает…
Еще одна тень выскользнула из кустов и, крадучись, двинулась к пирующим дворняжкам: на запах мяса спешила тощая серая кошка.
Ньялсага торопливо посторонился.
— Все еще шарахаешься от них? — вздохнул Ява. — Хватит уже… здесь души погибших магов не вселяются в серых кошек. Тут и магов-то кроме тебя нет!
— Привычка… — пробормотал Ньялсага, опасливо наблюдая за кошкой.
А та, схватив кусок мяса, шмыгнула в темный подвал и только ее и видели.
Громко хлопнула дверь подъезда, две девушки, весело переговариваясь, прошли мимо, за ними тянулся шлейф тонкого аромата духов.
Ява проводил девушек взглядом и заторопился.
— Ладно, мне пора. Ты можешь тут хоть всю ночь торчать, а я домой поехал!
— Как же, домой ты поехал, — проворчал Ньялсага.
Он подождал, пока собачонки прикончат ужин, кликнул Лукерью, бродившую в зарослях сирени и направился к «Зеленому дракону», насвистывая песенку о почтенных старушках.
…По утрам в кофейне «Последний белый слон» народу было — не протолкнуться. Зато часам к одиннадцати, когда на парковку кофейни, лязгая и громыхая, приползал «Зеленый дракон», обстановка становилась самой приятной: тихо, пахло кофе, свежими газетами, и посетителей — всего ничего.
Ньялсага устроился у окна и приготовился немного поработать: разложил карандаши, ручки, вынул синий ежедневник, а Лукерье велел лежать под столом тихо и никому не мешать.
Из-за стойки появилась белокурая красавица с подносом в руках — та самая, что разговаривала с ним накануне — а на подносе у нее стояла большая белая чашка с кофе и блюдечко сухариков для Лукерьи.
Ньялсага взял чашку, да так неловко, что на мгновение коснулся пальцев девушки. Она, впрочем, прикосновения и не заметила — поставила блюдечко и отошла.
Он смотрел ей вслед.
В момент, когда их пальцы соприкоснулись, открылось ему нечто невидимое человеческому глазу: аура, загадочный мерцающий ореол, невидимым пламенем окутывавший девушку с головы до ног. Цвет ауры переливался всеми оттенками фиолетового и означать это могло только одно.