Агентство "Лилит". Сказка об обречённой царевне
Шрифт:
— Однако, мы отвлеклись, — Диана встряхнула своей золотистой гривой, давая понять, что заниматься сплетнями о бывших подругах не намерена. — Я поняла, что урмиане убили царевну, а кошка, подаренная Эрике, — не отсюда. Она совершенно удивительная, я сроду таких не видела. Когда Эрика мне её показала, я просмотрела в интернете едва ли не всё, что известно о породах кошек. Похожие нашлись, но всё равно не такие. А кошку ей подарили в тот день, когда она вместе с Филом вернулась с раскопок. Говорить о раскопках она не хотела, я потом от Фила узнала, что гробница изменилась и мумия резко помолодела. А когда я стащила бумаги и всё прочла, я сложила ключевые моменты и поняла, что урмиане вмешались в прошлое, как и боялся Лестер.
— То есть ты уже знала о существовании машины времени? — спросил Самандар.
— Нет, но догадывалась.
— Из-за той поездки в лабораторию? — Фил не столько спрашивал, сколько констатировал факт.
— Да, — кивнула Диана. — Как-то раз я пришла к Эрике — за книгой, которую она уже давно должна была мне вернуть, и опять наткнулась у них дома на Доримену. Мне сразу захотелось уйти, но эта дама так дружелюбно и мило со мной заговорила, что мне было неудобно не задержаться там хотя бы ненадолго. Мы сидели в гостиной, и речь зашла о науке, об открытиях, которые расширяют горизонт человека, дают ему возможность заглянуть за пределы этой реальности. А я возьми и ляпни… Весь этот год ходят слухи о темпоральных исследованиях и о том, что якобы к ним причастен господин Хоббер. Ну я и сказала: жаль, что не дали денег на машину времени, было бы интересно на ней прокатиться. Тут Доримена заулыбалась и говорит: я с удовольствием устрою тебе такую прогулку. Эрика на неё так вытаращилась… Знаете, у неё было такое же выражение лица, когда
Диана нахмурилась и какое-то время молчала. Потом, встряхнув волосами и словно бы отбросив тягостные мысли, продолжала:
— И ещё я подумала о том, как хорошо было бы уметь иногда избавляться от тела, привязывающего нас к определённому времени и пространству. Когда-то мы с Эрикой нашли этот магический приём в книге оккультиста Марка Альбино. Вроде бы, он был одним из тех, что в прошлом веке собирались в роще Гриффин-рока, а потом Храм их всех к ногтю… — Диана запнулась и покосилась на меня, но не заметив на моём лице ни тени недовольства, успокоилась. — У нас с Эрикой ничего не получилось, но ведь тогда это не было вопросом жизни и смерти. Я достала ксерокопии той книги и внимательно перечитала, что и в каком порядке надо делать. Потом отправилась в ближайшее фотоателье и заказала свой голопортрет в фэнтезийном наряде и сказочной обстановке — у них там навалом картинок, в которые пожелали бы вписаться клиенты. Мне нужно было хранилище для моего хоронотопа… То есть для этого самого тела, которое привязывает меня к определённому времени и месту. В книге Альбино говорится, что любое из наших тонких тел — что-то вроде голограммы, и хранить его лучше в голограмме. Отделившись от тебя, оно само стремится соединиться с твоим голографическим изображением. У него вроде как тоже своего рода инстинкт самосохранения срабатывает…
— Хорошо, хоть у твоего хронотопа этот инстинкт имеется, — проворчал Фил.
— Для того, чтобы эта оболочка от тебя отделилась, нужно прочесть заклинание. Оно несложное, и я запишу его для всех желающих. Но главное — это сила, которой ты обладаешь. Если этой силы нет или недостаточно, никакое заклинание не поможет. Четыре года назад у меня ничего не вышло, а тут получилось. Это так здорово! Становишься словно бы невесомой… Стоило мне представить себе комнату Эрики, где жила кошка, как я там оказалась…
— А меня ты не видела? — не удержавшись, перебила я.
— Нет, но я почувствовала, что там кто-то есть. Кто-то, кого я не вижу. Потом, уже спустя несколько дней, я смогла увидеть тебя в храме, но к тому времени я уже гораздо лучше научилась управлять собой и моё зрение обострилось. Когда я без хронотопа, я не просто ощущаю лёгкость и свободу, я вообще чувствую себя иначе. Цвета становятся ярче, пространство расширяется, я вижу дальше и лучше и даже иногда могу видеть кое-какие явления тонкого мира. Иногда я вижу что-то вроде зеркального лабиринта. Картина нечёткая, но бывает, что некоторые его коридоры или повороты вспыхивают ярким светом — всего лишь на мгновение. И в такие мгновения мне кажется, что это тоннели в другие пространства. А иногда я вижу каких-то сущностей, правда, очень смутно. Но гостей из других миров и времён я быстро научилась распознавать — и когда они во всей красе, и когда становятся невидимками, как это умеешь ты. Не знаю, как ты это делаешь. Я так не умею, а жаль… В общем тогда в доме Хобберов я никого не увидела, но почувствовала чьё-то присутствие, и мне захотелось поскорей оттуда убраться. И, естественно, мне хотелось как можно скорей оказаться в Хату-Септе. Просмотрев все материалы о гробнице, все изображения на её стенах, я уже поняла, в какой город-крепость нас свозила Доримена. Похоже, сия машина времени ещё несовершенна, если они сумели разработать только один маршрут. В Хату-Септ я перенеслась быстро, и уверена, что во многом благодаря Тамит. Она тосковала по своей хозяйке и… По-моему, она почувствовала, что я тоже думаю о царевне. Тамит — необычная кошка. Она так же необычна, как и Аменемхет, который подарил эту кошку царевне. Самое удивительное, что сказка оказалась былью. Я не просто сразу перенеслась в Хату-Септ, но и оказалась на пороге покоев Анхесептамон. И я увидела ту сцену, которая изображена на одной из стен гробницы Уаджи — царь, оплакивающий свою дочь… Вообще-то фараон Уаджи не отец, а дядя Анхесептамон, но наши историки этого не знают, да это и не так важно. Царевна была без сознания, а её дядя и другие родственники причитали над ней. Когда я с Тамит на руках оказалась на пороге спальни, все разом замолчали. Моя одежда в том мире кого угодно привела бы в недоумение, но они все так обрадовались при виде кошки, что их даже мой прикид не особенно потряс. Они отреагировали на кошку, как на спасение. Как на чудо, способное вернуть царевну к жизни. Кошка подбежала к Анхесептамон и стала лизать ей руку. Я, когда подошла поближе, увидела, что она зализывает рану — что-то вроде небольшого укуса или пореза, окружённого синевато-лиловой опухолью. По краям опухоль была почти чёрной, но несколько минут спустя чернота исчезла, а царевна вздохнула и открыла глаза. Боже, что тут началось! Никогда не думала, что египтяне так эмоциональны. Мне всегда казалось, что они были народом меланхоличным и сдержанным. Кошка осталась возле царевны, а я хотела исчезнуть, но надо было сделать это незаметно — я не хотела их пугать. Но тут ко мне подбежали служанки, повели в какие-то роскошные покои, стали раздевать… Я знаками объяснила, что предпочитаю делать это сама, и они отступились. Только наполнили для меня ванну, принесли целый ворох одежды, столик с едой и приготовили мне постель. Самое смешное, что я почувствовала зверский голод, а все эти блюда так замечательно пахли. Я поела, вымылась, переоделась и подумала о том, что вполне могу тут немного погостить. В книге было написано, что два-три дня я смогу чувствовать себя без хронометрического тела достаточно хорошо…
— А, кстати, сколько ты там пробыла? — перебил Джонни. — Ну, до того, как вы там на лодочке катались и тебя вдруг выкинуло в наше время?
— Это был десятый день моего пребывания в Хату-Септе. За это время я три раза успела побывать дома, в Деламаре, и отдохнуть, вернув себе целостность, то есть надев обратно свой хронотоп…
— Но ведь с того дня, как ты стащила кошку, до позавчерашнего дня, когда тебя сюда выбросило, прошла всего неделя, — удивился Теофил. — То есть почти восемь дней, но…
— Не знаю, почему, но там прошло немного больше времени, — пожала плечами Диана. — Странно то, что пока я отдыхала у себя в замке, а на это все три раза уходило по три-четыре часа, там проходило… Первый раз там прошло пять часов, а второй и третий столько же времени, сколько и здесь. Как будто тот фрагмент реальности притирался к нашей реальности. А самое странное, что я могу быть без своего хронотопа гораздо дольше, чем считал Альбино. Правда, четырёхчасовой отдых слишком мал, чтобы полностью восстановить силы, и время моего пребывания без хронотопа с каждым разом сокращалось. Ну так вот… Я поела, искупалась и завалилась спать, а когда проснулась, возле меня сидел высокий старик, тощий и лысый. Смотрел на меня пристально, изучающе, но при этом не подозрительно, а даже наоборот… Так смотрят на того, кому доверяют и симпатизируют. Он меня не знал. Да, я вернула кошку и спасла царевну, но вообще-то это не значило, что я не преследую какие-то нехорошие цели и не могу быть опасной, однако он сразу определил, что я друг. Аменемхет видит гораздо больше других. Мы с ним несколько раз беседовали. Это было необыкновенно интересно, но мне всегда казалось, что он от меня что-то скрывает. Что он знает обо мне больше, чем говорит.
— Извини, но как вы с ним беседовали? — спросил Самандар. — И как ты вообще разговаривала с этими древними египтянами?
— При помощи вот этого, — Диана с улыбкой прикоснулась к серёжке в левом ухе. — Правая серёжка выглядит точно так же, но она обычная. А эта переводчик, только куда более совершенный, чем наши. Более точно переводит смысл услышанного, а когда отвечаешь, лучше переводит знаково-звуковую дорожку твоего языка в понятный иноязычному собеседнику комплекс звуков. А как эта штука сделана, не поймёшь. Это таинственная смесь науки и магии, которой обладали эойи — обитатели погибшего мира в созвездии Сириуса. Это они и другое сириусианское племя — манойи — в глубокой древности прилетели на Терру-I и помогли здешним племенам создать на острове Атла великую цивилизацию. Некоторые из них вступали в связи с людьми, и в результате возникло несколько новых племён. Потомки одного из этих племён и стали первыми египетскими царями. Что касается Аменемхета, то он чистокровный эой. Те из них, что не смешивались с людьми, — могущественные маги. Живут они очень долго, но всё же не бессмертны. Они обладают некоторой способностью к метаморфизму. Могут немного изменять внешность, если, допустим, не хотят отличаться от местного населения. Последние несколько сотен лет Аменемхет провёл в Египте, то и дело переезжая из одного города или посёлка в другой. Он предпочитает скрывать своё фантастическое долголетие. Боится, что его начнут держать за божество. Много веков назад некоторые представители его расы любили играть в богов, но к добру это обычно не приводило. В лучшем случае не причиняло зла. Аменемхет подкорректировал черты лица, цвет волос и глаз так, чтобы не отличаться от среднестатистического египтянина…
— А в животное он может превращаться? — полюбопытствовал Джонни.
— Нет, он может изменяться только в пределах гуманоидной расы, и то немного. Эойи внешне и по основным физиологическим параметрам почти не отличаются от земных людей. Стареют эойи очень медленно. Они практически всю свою невероятно долгую жизнь выглядят молодо, а стареют в течение последнего столетия своей жизни. Чем ближе к концу жизни, тем быстрее процесс увядания. Жизнь Аменемхета подходит к концу, и выглядит он, как старик, которому за девяносто и который никогда не проходил омолаживающие процедуры.
У меня просто голова шла кругом. Казалось бы, мне ли удивляться услышанному после всего того, что со мной произошло за последние пятнадцать лет? Мы слишком привыкли считать Атлантиду мифом. Так же, как и рассказы о таинственных инопланетянах, которые не то смешались с населением Терры-I, не то до сих пор странствуют, открывая известные только им врата между мирами.
— Интересно, а кто-нибудь из них дожил до наших дней?
Все разом повернулись к мне, и я почувствовала себя полной идиоткой.