Агентство «Томпсон и К°»
Шрифт:
Итак, Элис пошла по кругу, и, справедливости ради надо сказать, никто не поскупился.
Блокхед первый раскошелился на два ливра, что для почтенного бакалейщика являлось вполне приличной суммой. Саундерс, Томпсон и Тигг не сочли возможным пожертвовать меньше.
Джонсон, без сомнения, дал бы столько же, если бы, верный своей клятве, не остался на борту корабля.
Роже вложил в руку прекрасной американки пять золотых французских луидоров [84] .
[84] Луидор — французская золотая монета, чеканилась в 1640-1795 годах.
Гамильтон, вопреки отвратительному характеру, имевший доброе сердце, уменьшил свой капитал на четыре ливра [85] .
Элис горячо поблагодарила великодушного барона, затем, продолжая обход, обнаружила, что стоит перед Робером.
Не показывая ни малейшего смущения за скромность своего дара, Робер с достоинством дал прекрасной просительнице португальскую монету в тысячу рейсов, и Элис почувствовала, что невольно покраснела до корней волос.
Раздосадованная этой слабостью, Элис поспешила поблагодарить кивком головы и быстро отошла к следующему пассажиру.
[85] Ливр — денежная единица Франции до введения в 1799 году франка. Обращался также в других странах.
Им оказался не кто иной, как благородный дон Игину. Если Гамильтон одарил как принц, то дон Игину одарил как король. Его подарок был великолепен — сорок ливров. Он сделал его с расчетом на эффект, развернув банкноту таким образом, чтобы все имели возможность прочитать стоимость. Это было несколько безвкусно, но Элис не обратила внимания на такую мелочь.
Вдохновленные прекрасным началом, стали развязывать кошельки и другие пассажиры. Не отказал никто. Каждый дарил в зависимости от размера своего состояния.
Кончив сбор, Элис сообщила, что сумма составляет двести ливров. Результат был великолепен. Элис внесла и свою личную лепту. Но, в отличие от тщеславного дона Игину, она сделала это без демонстрации и сумму ее пожертвования не узнал никто.
Будучи скромной, она не захотела вручать новобрачной неожиданное приданое сама и поручила это паре путешествующих молодоженов. В тот вечер по великой случайности они присутствовали на празднике и с удовольствием взяли на себя приятную миссию.
Молодая англичанка передала португальской подруге собранное для нее приданое, сопроводив дар горячим поцелуем. Она не могла все же не открыть имени той, кому Таргела была стольким обязана. Элис выслушала слова пылкой признательности Таргелы и ее мужа. Для них пять тысяч франков — это целое состояние. Никогда в жизни они не забудут добрую фею, подарившую им такое счастье.
Таргела со слезами благодарности переходила от одного пассажира к другому, а растерянный Жоакин пожимал всем руки.
Пора было, однако, домой.
Пожелав счастья взволнованным молодоженам, туристы направились к выходу.
Таргела и Жоакин провожали их. Видя трогательную благодарность юной пары, никто из путешественников не пожалел о затратах. И когда все удалялись, Таргела и Жоакин, взявшись за руки, долго стояли в дверях и смотрели, как уходят люди, с которыми судьба свела их всего на один день.
Туристы должны были продолжить путешествие, но теперь оно наполнилось особым смыслом,— ведь было сделано доброе дело.
Глава XII
НЕОЖИДАННЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ МОРСКОЙ БОЛЕЗНИ
Пассажиры, покинув Таргелу и ее счастливого мужа и вернувшись на борт, увидели пятерых полицейских наблюдателей. Они ходили по палубе, в то время как их товарищи вместе с офицером спали в отведенной для них каюте. И, однако, несмотря на бдительную охрану, когда двадцать шестого мая взошло солнце, «Симью» покачивался уже в открытом море более чем в тридцати милях от Сан-Мигеля.
Чтобы удрать, не надо было на этот раз бояться португальских ядер. Все произошло незаметно, под покровом густого тумана, к двум часам ночи окутавшего море непроницаемой пеленой. Лейтенант и его пять полицейских в свой черед спали, другие пять были ловко схвачены и обезоружены, и корабль спокойно ушел, как будто не существовало ни правительства, ни его декрета.
Выпущенный на волю час спустя, лейтенант понял, что вынужден сдаться на волю победителей и принять условия капитуляции. Его люди были бессильны что-либо сделать. «Симью» увозил их, намереваясь высадить только на Мадейре.
Потрясенный таким поворотом событий, лейтенант беспокойно ходил по палубе. Он думал, что все это повредит его продвижению по службе, и лицо его было печальным. А в это время над всей безбрежностью моря появилась утренняя заря.
Капитану Пипу тоже было не до отдыха. «Симью» проходил мимо скал, называемых здесь «Муравьями», и эти скалы были очень опасны. К тому же корабль испытывал сильную килевую качку и продвигался вперед с трудом.
Если все заботы достались капитану, то остальные от них были освобождены. По крайней мере, так считал Томпсон. Он безмятежно спал в своей каюте, сжав кулачки, когда его разбудила рука, опустившаяся на плечо.
— Что случилось? Сколько времени? — спросил администратор, протирая глаза.
Он увидел мистера Сандвича.
— Шесть часов, сэр,— с уважением ответил тот.
— А в чем дело? — нетерпеливо повторил Томпсон.
— Слуга утверждает, что из каюты португальского джентльмена и его братьев доносятся стоны. Он боится, что пассажиры заболели, и не знает, что делать.
— Хорошо. Иду,— сказал Томпсон недовольно.
Войдя в каюту португальцев, администратор не пожалел о том, что его побеспокоили. Дон Игину и его братья действительно были больны. Они лежали на спине, бледные, с закрытыми глазами, в холодном поту и непрерывно стонали. Страдания их казались невыносимыми.
— Ну и дела,— пробормотал Томпсон.
Он успокоился, угадав признаки морской болезни, вызванной сильной качкой. Правда, болезнь протекала весьма своеобразно.
Тем не менее человеколюбие требовало оказать несчастным помощь. Томпсон, надо отдать ему должное, сделал все, что мог. И не его вина, что все старания оказались напрасны. Состояние братьев, по-видимому, все ухудшалось. Администратор с беспокойством обнаруживал симптомы, обычно не свойственные морской болезни. Португальцы время от времени становились то бледными, то пунцовыми. Они, казалось, делали нечеловеческие усилия прийти в себя, но тут же обессиливали. В дыхании появился свист, тело леденело, лицо приобрело мертвенную бледность.